Под маской англичанина

Это была мимолётная и на самом деле печальная история. Хиллер не был глупым человеком, но он был ужасным склочником. Свое мировоззрение, которое по духу было аристократическим, антидемократическим, отчасти ни к чему не обязывающим (короли должны стать философами, а философы королями) он хотел положить в основу политики "Die Zeitung". Он написал цикл из трёх статей. Обе первых были ещё такими, что их можно было напечатать, и они также прошли у нашего надзирателя. Они были очень абстрактными. В третьей же статье он хотел действительно сказать, как должны дальше развиваться события, по возможности с ним в качестве президента новой Германии. Это не прошло у нашего надзирателя. Однако Хиллер с этим никогда не примирился. Он настаивал на том, что мы должны напечатать также и третью статью, и если мы уже не можем её взять, то мы должны ему по крайней мере заплатить за неё. Это мы тогда сделали, это была очень неприятная ситуация, и после этого мы расстались.

Вспоминаете ли Вы ещё о других случаях цензуры?

Постоянно происходили другие случаи. Был один, по имени Эрнст Йоханнсен (имя, может быть, было и другим). В двадцатые годы он написал успешную книгу о войне по следам Ремарка и Ренна. Я вовсе не знал, что он стал эмигрантом. Он мог писать очень хорошо и был чистым арийцем, что было почти что редкостью. Я его немножко вытягивал. Однако затем он писал с очень сильной личностной окраской. У него наш мистер Харе также что-то не пропустил.

Я не могу назвать слишком много случаев, однако влияние было, были установлены границы. Мистер Харе был на месте, и статьи должны были предъявляться ему. В основном они проходили, однако с другой стороны у людей было ощущение того, что не пройдёт, и в первую очередь совсем не писали этого. Назойливой цензуры не было, хотя человек всегда был на месте.

Что меня скорее подвигло к уходу, была определенная ревность со стороны Лотара, который хотел препятствовать моей деятельности за пределами "Die Zeitung", среди которой была также начинавшаяся от случая к случаю работа для "Observer", а этого я не хотел. Поскольку в "Die Zeitung" я так или иначе не был полностью счастлив, то я не хотел, чтобы моя свобода ограничивалась "вне дома".

К этому добавилось ещё то, что "Die Zeitung"

издавалась в качестве ежедневной газеты лишь три четверти года — с марта до конца 1941 года. Затем она была преобразована в еженедельную газету. После этого у меня было ощущение, что для этого редакция была слишком большой, они могут прекрасно обойтись меньшей редакцией. Поскольку я и так приглядывался к английской прессе — не только в "Observer", также в "Evening Standard" и в "Picture Post" — то я подумал, что я не хочу отказаться от всего этого из-за этой газетки. Я ещё не знал, где я затем буду работать. Это могла бы быть также и "Picture Post

", однако "Observer" был самым привлекательным и высококлассным из того, что мне было предложено. Моё время работы в "Observer" стало затем гораздо более важной главой в моей жизни, чем моя работа в "Die Zeitung".

В последнем номере" Die Zeitung" Райхенхайм отрицает, что" Die Zeitung" была газетой эмигрантов. Факт состоит в том, что" Die Zeitung" делалась преимущественно эмигрантами и читалась прежде всего эмигрантами. Как это объяснить?

Этого я не знаю. После того, как я оставил "Die Zeitung", я больше не следил за ней. Райхенхайм был симпатичным человеком, к сожалению, он рано умер. Он сам был эмигрантом, изгнанным евреем, с некоторым пониманием политики, однако без прочных политических взглядов. Я не знаю, что он этим имел в виду.

Были ли у Вас ещё контакты с членами редакции после Вашего ухода из "Die Zeitung"?

У меня были свои родственники. С одним или двумя людьми из "Die Zeitung" у меня возникли личные дружеские отношения. С ними я потом поддерживал личные контакты, но в этом не было ничего политического. Был один человек по имени Мильх. Это был настроенный очень пронемецки еврей, но в нём не было ничего еврейского, а был он преисполнен любви к Германии и к Силезии. Он был из Силезии. Он писал в "Die Zeitung", правда не под именем Мильх, которое было очень дискредитировано. Его дальний родственник был германским фельдмаршалом. Сразу после 1945 года или даже ещё в 1945 году он вернулся в голодающую Германию и очень быстро стал здесь профессором. Однако затем он очень рано умер. С ним у меня были хорошие отношения. Это был трогательный человек, как раз в том числе в своём силезском патриотизме.