Под покровом небес

Его мягкий голос что-то говорил, говорил, и в конце концов она снова легла. Она по-прежнему была убеждена, что это конец, что скоро ее найдут. Ее поставят перед высоким зеркалом и скажут: «Смотри!» Ей придется смотреть, и это будет конец. Тьма сновидений развеется, свет ужаса сделается постоянным; на нее направят безжалостный луч; боль станет непереносимой и нескончаемой. Дрожа, она прижалась к нему. Придвинувшись всем телом ей навстречу, он ее крепко обнял.

Когда она снова открыла глаза, в комнате стояла непроглядная тьма.

– Никто не должен отказывать человеку в деньгах на оплату света! – сказал Амар. Зажег спичку и поднял ее высоко верх.

– Что ж, ты теперь богат, – сказал Аталла, одну за другой пересчитывая тысячефранковые купюры.

XXIX

– Votre nom, Madame.[160] Вы ведь, конечно, помните, как вас зовут?

Она оставила вопрос без внимания; другого способа от них избавиться у нее не было.

– C’est inutile

.[161] Ничего вы от нее не добьетесь.

– А среди одежды у нее точно нет никакого удостоверения?

– Non, mon capitaine.[162]

– Идите опять к Аталле и поищите еще. Мы знаем, что у нее были деньги и чемодан.

Время от времени раздавался надтреснутый звон малого церковного колокола. По комнате ходила монахиня, ее сестринские одеяния при этом громко шуршали.

* * *

– Кетрайн Морсби, – сказала сестра, произнося это имя медленно и совершенно неправильно. – C’est bien vous, n’est-ce pas?[163]

У вас забрали все, кроме паспорта; повезло еще, что хоть его-то нашли.

– Откройте глаза, мадам.

– Вот, выпейте. Вам понравится. Это лимонад. От него вам хуже не будет. – Чья-то рука коснулась ее лба.

– Нет! – вскрикнула она. – Нет!

– Пожалуйста, лежите тихо.

– Консул в Дакаре советует отослать ее обратно в Оран. Вот, ждем ответа из Алжира.

– Просыпайтесь, с добрым утром.

– Нет, нет, нет! – застонала она, кусая подушку. Ах, зачем, зачем она это допустила!

– Так долго кормить ее приходится только потому, что она отказывается открыть глаза.

Она-то понимала, что постоянными упоминаниями ее закрытых глаз они всего лишь пытаются заставить ее возразить: «Да нет, они у меня открыты!» На что ей скажут: «Что-что? Они у вас открыты, правда? Тогда – смотрите же!» И все: она окажется беззащитной перед жутким образом себя и навалится боль. А так перед ней на краткие моменты появляется отсвечивающее черным тело Амара – вот прямо здесь, рядом, освещенное лампой, по-прежнему горящей у двери, – а иногда она видит лишь бархатную тьму в комнате, но Амар при этом недвижим, а комната статична; время не проникает сюда извне, поэтому он и не меняет позы и всеобъемлющее молчание стоит целиком, не распадается на фрагменты.

– Все уладили. Консул согласился оплатить ей перелет «Трансафриканской». Завтра у нас кто? А, Демовю утром летит с Этьеном и Фуше.

– Но надо ведь, чтобы кто-то ее сопровождал.

Повисло многозначительное молчание.

– Да вы не думайте, она будет сидеть тихо.

– Heureusement je comprends francais,[164] – вдруг услышала она свой собственный голос. И продолжила, все так же по-французски: – Спасибо, что так подробно все мне объяснили.

Услышать эту длинную речь в собственном исполнении было так дико и странно, что она даже рассмеялась. И подавлять этот свой смех не видела причин: ведь хорошо же! Что-то непреодолимо дергалось и щекоталось у нее внутри; от этого из нее рвался хохот, тело сгибалось пополам. Довольно долго ее не могли успокоить: сама мысль о том, зачем ей вдруг пытаются мешать, когда это так приятно и вдобавок само получается, казалась ей еще смешней дурацкой и потешной длинной речи.

Когда приступ смеха кончился и на нее напала расслабленность и сонливость, монахиня-медсестра сказала:

– Завтра вы отправитесь в путешествие. Надеюсь, вы не станете осложнять мне жизнь необходимостью одевать вас. Я знаю, вы вполне способны делать это самостоятельно.

Она не ответила, потому что не верила ни в какие путешествия. Она собиралась и дальше лежать в той комнате рядом с Амаром.

Сестра заставила ее сесть и через голову надела на нее какое-то колом стоящее платье, от которого пахло хозяйственным мылом. И то и дело пыталась с ней заговаривать:

– Взгляните на эти туфли. Как вы думаете, они вам впору?

Или:

– Как вам ваше новое платье? Расцветка нравится?

Кит не отвечала. Тут какой-то мужчина схватил ее за плечо и принялся трясти.

– Ну я прошу вас, мадам, сделайте одолжение, откройте глаза! – требовал он.

– Vous lui faites mal,[165] – сказала сестра.