Под русским знаменем

Гулко грянул выстрел, первый ещё в начавшуюся войну. Гром его отозвался в каждом русском сердце. Сотни глаз с напряжённым вниманием следили за полётом первого снаряда. Снаряд перелетел через одно судно и упал в воду в промежуток между обоими броненосцами. Прошло не более минуты, под бортом ближайшего к Браилову турецкого корабля заклубился белый дым, грянул ответный турецкий выстрел, и через Дунай прямо на русскую батарею, противно визжа, полетел вражеский снаряд. Он упал невдалеке за батареей, но не разорвался.

Это был своего рода обмен приветствиями. Следом за ним начался артиллерийский бой. Из деревни Гечет вдруг завизжали пули — это открыла огонь скрытая в окопах турецкая пехота. Генерал выслал открыть огонь по дунайским отмелям стрелков-селенгинцев и донских казаков, и к грому пушек присоединилась ружейная трескотня.

К двум русским орудиям прибавлены были ещё два. Вплоть до полудня длился бой. Лёгкие полевые снаряды, конечно, отскакивали от толстой стальной брони, но, разрываясь, всё-таки причиняли туркам достаточно большой вред. Турецкие же снаряды пропадали бесцельно. Русская батарея была малой и потому незаметной целью для выстрелов, и турки никак не могли пристреляться к ней. Вражеские снаряды ложились то вправо, то влево от нашей батареи, то вовсе не долетали до неё. Если и были потери, то от ружейной перестрелки: у одного казака на берегу оказалась прострелена турецкой пулей шинель, другому попортили шапку[30]

... Зато ничтожные с виду русские пушечки сделали своё дело. У ближайшего к Браилову монитора были сбиты труба и руль, у второго зажжена палуба. Последний, едва только начался пожар, поспешно ушёл в рукав, а первый с трудом добрался до своего берега и, из опасения взрыва, поспешил выпустить пары. Вернувшийся товарищ отбуксировал его к Мачину, а оттуда, как вскоре донесли лазутчики, оба броненосца отправились в Рущук для починки...

Первые выстрелы принесли русским и первую победу.

Последствием этой победы было то, что турецкие мониторы уже не осмеливались более выходить на фарватер против Гечета, а в то время у Браилова успели возвести земляные укрепления, удовлетворявшие всем требованиям фортификации, и в то же время на возведённые батарей стали прибывать осадные орудия.

Но у турок под Маминым были ещё броненосные суда. Как бы в отмщение за поражение вечером того же дня турки принялись стрелять по Браилову. Русская артиллерия даже не отвечала им. Турецкие пушки только шумели да пугали жителей Браилова, вызывая в то же время своей неэффективностью смех среди русских артиллеристов...

На другой день, то есть 22 апреля, с низовьев Дуная подошёл к Рени турецкий броненосец и всего с расстояние 800 саженей открыл огонь по русской батарее, также состоявшей из четырёх полевых орудий. Постреляв совершенно безуспешно по батарее, броненосец начал бомбардировать беззащитный городок, но снаряды не рвались, и после пятидесятого выстрела броненосец ушёл обратно. Единственным следствием бомбардировки было повреждение в Рени четырёх домов да легко оказался ранен ещё один из жителей.

Возбуждение, вызванное удачным боем, ещё не улеглось, как в Браилов пришло известие, что занявший его отряд посетит августейший главнокомандующий — и не позже 24 апреля.

«Великий князь едет. А как же турки-то?» — явилась у многих браиловцев одна и та же мысль.