Под русским знаменем

Было уже светло. Рассвет снял покров ночи с кровавого сего места. Бой, беспорядочный, но в то же время безусловно правильный по своим конечным стремлениям, шёл в трёх местах. В глубине берега по течению Текир-дере русские уже укрепились и не подпускали к себе турок, тут же то и дело кидаясь шли на них пластуны и полторы линейные роты волынцев. Слева по течению реки, со стороны Систова сдерживали турок перемешавшиеся остаповские стрелки и линейцы. Справа к Вардену, где были стрелки из роты капитана Фока, присоединившаяся к ним 3-я стрелковая рота и перемешавшиеся между собой линейцы, оставалось самым опасным местом. Сюда направлялись главные удары турок, сюда же шли таборы их из Варденского лагеря. Отступать отсюда русским было некуда — позади них раскинулся овраг, овладеть которым им удалось только ценой крови и жизней товарищей. Здесь им оставалось или умереть всем до последнего, или во что бы то ни стало отбить наседающих турок. Помощи ждать, по крайней мере в это время, им было неоткуда. Правда, в резерве ещё поджидали две роты на берегу у круч, но люди их были заняты делом, от которого не следовало их отрывать, — они с лихорадочной поспешностью работали над устройством подъёма для тех товарищем, которые уже плыли на подмогу через Дунай с русского берега. Оставались ещё донцы — их с первой десантной очередью явилось на турецкий берег шестьдесят человек, но их нигде не было видно. Как только молодцы выскочили на турецкий берег, их сейчас же услали на Рущукскую дорогу уничтожить там телеграфную линию.

Несколько минут отдыха привели в себя только что переживших ужас неминуемой смерти людей за оврагом Текир-дере. Они вздохнули свободно, огляделись и, так сказать, на самом деле сжились с опасностью и ожиданием смерти. Мало того, они сами собой стали сбиваться в «товарищества», как указывал им в своих приказах их дивизионный. Пооглядевшись, люди поменялись местами — свой становился поближе к своему, и опомнившийся наконец Рождественцев увидел около себя почти всё своё отделение. Савчук, Мягков, Фирсов, Юрьевский стояли тут же возле него, и к ним прибились ещё два солдатика-линейца, которых Рождественцев не знал. Не было между ними только Епифанова.

Сергей смотрел на товарищей и не узнавал их. Это были какие-то совсем новые люди, совсем не те, которых он вот уже столько месяцев видел изо дня в день, из часа в час. Какие-то особенные были у них лица: строгие, серьёзные и в то же время просветлённые. Савчук тяжело дышал, сжимая ствол своего бердана. Мундир на нём весь был располосован и висел лохмотьями, кепки вовсе не было. Мягков, бледный, чему-то всё время улыбался и что-то бормотал про себя. Тщедушный Юрьевский вздрагивал от нервного возбуждения и брезгливо вытирал перепачканные в крови руки о полы тоже ободранного мундира.

Рождественцев вздрогнул, увидев окровавленные руки товарища, и с ужасом взглянул на свои. Они были чисты. Он кинул взгляд на штык — чуть заметная грязь и налёт пыли покрывали его.

«Неужели же я убил кого-нибудь? — пронеслась у него в голове мысль. — О Господи! Да как же это?»

Тщетно он старался припомнить что-нибудь — память молчала. Всё покрывал какой-то туман. Что произошло в те минуты, прошедшие до того, как Рождественцев увидел себя на гребне откоса, — вылетело из головы.

— Господи сил, с нами буди! — услышал он около себя и оглянулся.

Это говорил Фирсов. Солдат, придерживая левой рукой ружьё, правой крестился. Поймав на себе взгляд Сергея, он указал ему вперёд перед собой.

Всё впереди ожило. Густой цепью на жалкую горсть русских двигались турецкие пехотинцы. Их ружья щёлкали, посылая пули. Турки не решались всё ещё перейти в атаку и сбросить противников в овраг. Они предпочитали стрелять в них издали. Свежие батальоны подходили со стороны Вардена. Очевидно было, что турки предполагали кинуться на русских всей массой и задавить их тут, прежде нанеся урон своим огнём.

— Иного бо разве Тебе помощника в скорбех не имамы! — пел вполголоса Фирсов. — Господи сил, помилуй нас!

Рождественцев усмехнулся.

«Ave Caesar! Morituri te salutant!»[40]

— припомнилось ему восклицание шедших на смерть гладиаторов Древнего Рима.

Что же! Разве они не morituri, не «обречённые на смерть»? Все, все они лягут здесь. В цепи уже всюду прорывы. Там, где они зияют, копошатся раненые. Стоны и крики их смешиваются с выстрелами. Победное «алла» турок всё растёт и крепнет, звучит всё громче... Русские подались назад — не было более сил выдерживать свинцовый град.

С ужасом оглядывались солдаты назад. Оглянулся и Сергей. Позади чернел провал оврага. Сейчас... вот-вот сейчас сбросят туда всех их наступавшие враги, охватившие эту горсть обречённых на смерть людей со всех сторон. Там, на дне оврага, всё будет кончено. Там наступит последняя минута для тех, кто не погибнет здесь... Последний миг... Ужасный миг!

Тут Рождественцев вздрогнул. Неподалёку затрещал барабан. Сергей не верил слуху: барабан чётко бил сигнал атаки...

«Не с ума ли Фок сошёл? Какая атака?» — промелькнула мысль у Сергея.