Под русским знаменем

Рождественцев и Петко Гюров подружились чуть ли не с первого раза, как только увидели друг друга. Встреча их была случайная, но молодые люди почувствовали взаимную симпатию. Оба они были молоды, оба кипели одушевлением, хотя чувства, порождавшие это одушевление, были совершенно различные: один — Рождественцев — был весь охвачен великой идеей, другим — Петко — владело злобное чувство. Но оба они были искренни в своих порывах, и искренность явилась связующим звеном между ними. Незаметно сдружившись, они оба привязались друг к другу, и теперь обоих печалила мысль о предстоявшей разлуке. Однако они старались не высказываться в этом отношении; но замечание Петко о том, что болгарские дружины будут оставлены для службы в тылу армии, невольно заставило их вспомнить, что завтра им придётся расстаться.

— Да, — вздохнул Сергей, — ваши дружины в тылу, наша дивизия в первую голову... Кто знает, когда мы опять увидимся! Да и увидимся ли ещё когда-нибудь... Задерживаться не будем, пойдём вперёд...

— Погоди ещё! — усмехнулся Петко. — Придётся вам на Дунае посидеть да на него поглядеть.

— Как так? Зачем?

— Разлился Дунай в этом году сильно... До спада воды и не перейти!

— Перейдём, не беспокойся!

— Нет! — покачал головой болгарин. — Скоро не перейдёте. Ты не думай, Сергей, что турки легко отдадут вам победу. Вот вы все так думаете, что сломить их вам ничего не стоит. Ошибаетесь! Турки — хорошие воины. Они храбры, выносливы, довольствуются всегда малым. И бороться с ними нелегко.

Рождественцев рассердился.

— Это что же? — спросил он. — Страшнее кошки зверя нет?

— Нет, Сергей, нет! — опять покачал головой Петко. — Ты вот рассердился. Но я же не говорю, что русские не победят... Вы победите, непременно победите!

— Так в чём же тогда дело?

— В том, что победа будет не такая лёгкая, как вы все думаете. Я уже сказал, что сами по себе турки — народ храбрый. Потом — всё это говорят — у них лучшее вооружение... Снаряды для орудий, патроны для ружей у них не свои — английские...

— Погоди, Петко! — воскликнул Рождественцев. — Ты говоришь о трудностях... Да разве даётся что-либо в жизни легко, без жертв? Для всякого дела должны быть жертвы, и чем больше дело, чем больше величие его, тем больших такое дело и жертв требует. Дело же, на которое выходим мы теперь, — великое, святое. Не ради корысти, приобретений вынимает русский наш Государь из ножен свой меч, но чтобы защитить слабых, угнетённых, мучимых посылает он сыновей великой Руси лить свою кровь на полях твоей родины. Ради твоих земляков, Петко мой, ради их и их детей счастья идём мы. Нас ведёт на подвиг сам Всемогущий Бог. Он — наше прибежище, Он — наша сила, потому что во имя любви к Нему поднялась Русь. И Он даст нам победу, потому что наше дело — Его дело. Пусть не только что турки, не сомневаюсь, храбрецы, пусть не только что англичане, но пусть все народы станут на нашем пути — и им никогда не остановить Руси, когда она идёт вперёд за идею... Не остановить! Не остановить, потому что ещё шесть с небольшим десятков лет тому назад громко сказал весь русский народ: «С нами Бог — разумейте, языцы!».

Рождественцев, говоря так, сильно волновался. Его красивое лицо покраснело и покрылось яркими пятнами румянца, грудь высоко вздымалась, глаза горели. Сильное нервное движение словно поднимало разом все его чувства, все грёзы, все мысли. Великая идея охватила и захватила его всего. Его словами говорил не скромный застенчивый юноша, ещё недавно оставивший школьную скамью, нет, его словами говорили десятки и сотни тысяч русских людей, думавших так же, как и он, так же всецело охваченных идеей, так же искренно убеждённых и величии принятого Россией на себя подвига...

Петко с восторгом смотрел на воодушевившегося приятеля. Уже не раз слышал он и от него, и от других подобного рода речи, и каждый раз они вызывали в нём только восторг.

— «С нами Бог — разумейте, языцы!» — словно в забытьи повторил за приятелем молодой болгарин.

— Да, Петко, да, друг мой! — гораздо спокойнее уже заговорил Рождественцев. — Никогда не забывай, что для идеи нет трудностей, нет жертв, которых нельзя было бы принести. И идея не может не победить. Христианство — идея любви и всепрощения — слабое, маленькое, бессильное низвергло Рим. А какие ужасные жертвы были приносимы ради этого! Да всюду в истории множество подобных же примеров. Не было ещё ни одной великой светлой идеи, не победившей бы все трудности. Наши силы не столько в нашем оружии, сколько в убеждении, что мы идём в бой за великое, правое дело... А жертвы, Петко, будут... и большие жертвы... Много прольётся крови, много-много сирот и вдов прибудет в этом году... Ну что же делать! На всё есть Высшая Воля...

— Верно, братцы! — раздался за ними весёлый голос. — Что верно, то верно. Кому тонуть, тот не сгорит. А так как мы, российские солдаты, по сущности самой своей, все до единого — казённое добро, так мы и в воде не тонем, и в огне не горим!