Я открываю дверь. Лучики утреннего солнца ложатся на книжные полки, освещая переплеты поэтических сборников. Сквозь открытое окно проникает приятный весенний ветер. Каждый раз, заходя в кабинет, я испытываю невероятное чувство гордости. Я создала его своим руками. Не без помощи Илая, но все же.
Я долго мечтала о собственном кабинете. Когда он у меня появился, то я пообещала себе, что буду проводить в нем все свое свободное время (если только это не будет нарушать интересы семьи). Так и вышло. Здесь я создала свои лучшие произведения. Здесь осознала, что моему браку пришел конец. Здесь впервые попробовала пирог из топинамбура.
После развода кабинет и вовсе стал моим убежищем. Здесь меня никто не беспокоил. Ни дети, ни соседи. Никто.
Стоило мне об этом подумать, как у меня зазвонил телефон. Я достаю его из кармана джинсов и смотрю на экран. Я не верю своим глазам. Мне звонит мама. Она не звонила мне месяца три. Хотя, если честно, у меня не было ни малейшего желания с ней разговаривать. Мне не хватало ее в детстве. И в юности. И даже в молодые годы. Но теперь, когда я стала взрослой разведенной женщиной, матерью двоих детей и автором детских книг, я против того, чтобы она принимала участие в моей жизни.
Я не хочу брать трубку. И при этом понимаю: если я не отвечу на ее звонок сейчас, она не будет звонить мне еще минимум полгода. За это время ее голос окончательно сотрется из моей памяти. А я не готова ее потерять. Все-таки она моя мама.
Я отвечаю за звонок.
– Какого хрена ты развелась и ничего мне не рассказала?! – приветствует меня мама.
Она говорит так, словно я провернула за ее спиной денежную операцию и скрыла от нее прибыль. Я не собиралась рассказывать ей о разводе. Я не хотела, чтобы она знала.
– Аманда проговорилась? – сразу догадываюсь я.
– Конечно! – восклицает мама и разводит руками (я не вижу, я просто чувствую). – В отличие от тебя, она хотя бы иногда мне звонит.
Это правда. Аманда находит в себе силы поддерживать с мамой связь. Она всегда была более покладистой, чем я. Пока я играла в войнушки и стреляла из рогаток, Аманда сидела дома, читала поэзию Энн Бронте, вышивала и готовила клубничные капкейки. Она обожала мыть полы и поливать цветы. Я же приходила в бешенство от домашней работы. Однако потом все изменилось. Я стала домашней. Она – оторвой. Я вдруг полюбила готовить и делать домашнюю работу. Аманда осознала, что мечтает о сцене. Однако характер ни у нее, ни у меня так и не изменился. Она оставалась спокойной. Я – вспыльчивой и чересчур эмоциональной.
– Убью паршивку! – заявляю я и ударяю рукой по столу.
– Не сердись на нее, – заботливо говорит мама. – Лучше расскажи мне, что случилось.
– Не сейчас, мама, – отвечаю я и включаю ноутбук.
Я открываю файл с рукописью. Мне остается дописать еще буквально несколько страниц. После чего я отправлю рукопись Полу, своему издателю. Он перешлет ее редактору. Примерно через две недели моя книга будет опубликована, и Пол устроит мне встречу с моими маленькими читателями.
– Мне жаль, что ты не хочешь обсуждать со мной свои проблемы, – томно произносит мама.
В этот момент я должна проникнуться к ней состраданием и пониманием. Но нет. Я ничего не чувствую.
– Он тебе изменил? – начинает строить догадки мама.
– Тебя это не касается! – негодую я.
Моя мама никогда не отличалась тактичностью. Я до сих пор помню, как она заявила, что я безвкусно одеваюсь при Джоне Меддоке, парне, в которого я была тайно влюблена. И сейчас, когда ей стоит просто пожелать мне удачи и положить трубку, она начинает говорить вещи, которые выводят меня из себя.
Я с трудом сдерживаю эмоции, делаю над собой усилие и произношу:
– Знаешь, мама, я тебе обо всем расскажу, когда буду готова.
Мама закатывает глаза. Затем пожимает плечами. И в конце концов говорит:
– Как знаешь, Сара.
Сара… Мама почти никогда не называла меня по имени, что было довольно странно, ведь именно она мне его дала. Я чувствую легкую дрожь во всем теле. Ярость сменяется нежностью, и я невольно начинаю улыбаться.
– Пока, мам, – говорю я смягченным тоном.
– Удачи тебе, – говорит мама.
Я кладу трубку. Наверно, я должна была сказать, что люблю ее. Плевать, что она поручила наше воспитание тете Мэй, что на первом месте у нее всегда была карьера и что мы не получали от нее ни любви, ни заботы. Она все-таки моя мама.
Я иду на кухню, чтобы налить себе кофе и в этот момент вспоминаю, что должна позвонить Илаю. Я возвращаюсь за телефоном и набираю его номер.
– Ну, наконец-то! – недовольно произносит Илай.
– Прости, – говорю я и наливаю себе кофе. – Мама позвонила.
– Да? – удивленно спрашивает Илай.
Он не знает мою маму. К ней в гости я на ездила, а на нашу свадьбу она прийти не изволила. Но я ничуть не жалею, что мой бывший муж не знаком с моей матерью.
– Так вот, – продолжает Илай, – продюсер хочет встретиться с тобой послезавтра.