Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

В 1907 году я уехал в Ясную Поляну. Из Ясной Поляны мне пришлось обратиться к Сергею Николаевичу по такому поводу. Лев Николаевич однажды сказал мне: «Вот газеты доставили мне некоторый материал, а я еще хотел бы его иметь!» — «О чем, Лев Николаевич?» — спросил я. «О казнях», — с каким-то ужасом произнес это слово Лев Николаевич. Я обратился к моим московским друзьям с просьбой прислать в Ясную Поляну материалы о смертной казни. С такой же просьбой я обратился к Сергею Николаевичу и получил от него ряд материалов.

В 1909 году, когда меня уже не было в Ясной Поляне, Сергей Николаевич посетил Льва Николаевича. Это было 20 октября. Впоследствии по моей просьбе Сергей Николаевич написал воспоминания об этом посещении, которые, к сожалению, до сих пор остаются не напечатанными[91].

По возвращении из ссылки, я уехал из Москвы и поселился в провинции; общение мое с Сергеем Николаевичем продолжалось только в форме писем и в чтении его произведений. Я узнал, что искания Сергея Николаевича ушли далеко вглубь веков, его интересовали великие мудрецы прошлого. Он написал предисловие к переводу книги великого китайского мудреца Лао-Тзе «Тао-Те-Кинг»[92]

. Книга появилась в 1913 году.

[Продолжение см. в главе «Воспоминания сослуживцев и товарищей по работе».]

Пастернак Борис Леонидович

С Борисом Пастернаком (1890–1960) Сергей Дурылин познакомился в 1908 году, когда Боря был учеником старшего класса 5-й классической гимназии. Их дружба сохранялась до конца жизни Дурылина. Личное общение прерывалось на годы священства Дурылина и его ссылки. Переписка возобновилась в годы томской ссылки Дурылина. Сергей Николаевич, распознав в Борисе поэта, первым опубликовал стихи Пастернака в сборнике «Лирика» в 1913 году. Пастернак дорожил мнением Дурылина о его стихах, посылал ему свои сборники, переводы, просил написать о нем статью

[93].

В то время и много спустя я смотрел на свои стихотворные опыты, как на несчастную слабость, и ничего хорошего от них не ждал. Был человек, С. Н. Дурылин, уже и тогда поддержавший меня своим одобрением. Объяснялось это его безмерной отзывчивостью. От остальных друзей, уже видавших меня почти вставшим на ноги музыкантом, я эти признаки нового несовершеннолетья тщательно скрывал[94]

.

* * *

На территории одного из новых домов Разгуляя во дворе сохранилось старое деревянное жилье домовладельца генерала. В мезонине сын хозяина, поэт и художник Юлиан Анисимов, собирал молодых людей своего толка. <…> Знакомые собирались у него в хорошую погоду весной и осенью. Читали, музицировали, рисовали, рассуждали, закусывали и пили чай с ромом. Здесь я познакомился со множеством народа.

Хозяин — талантливейшее существо и человек большого вкуса, начитанный и образованный, говоривший на нескольких иностранных языках свободно, как по-русски <…> Здесь бывал ныне умерший Сергей Николаевич Дурылин, тогда писавший под псевдонимом Сергей Раевский. Это он переманил меня из музыки в литературу, по доброте своей сумел найти что-то достойное внимания в моих первых опусах. Он жил бедно, содержал мать и тетку уроками и своей восторженной прямотой и неистовой убежденностью напоминал образ Белинского, как его рисуют предания[95]

.

У кружка было свое название. Его окрестили Сердардой, именем, значения которого никто не знал. Это слово будто бы слышал член кружка, поэт и бас, Аркадий Гурьев однажды на Волге. Он его слышал в ночной суматохе двух сошедшихся у пристани пароходов, когда один пришвартовывают к другому[96].

[Продолжение см. в главах «Томская ссылка» и «Москва. Болшево».]

Эллис