Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

Чулков Георгий Иванович (1879–1939) — поэт-символист, драматург, прозаик, критик. До революции принимал деятельнейшее участие в культурной жизни страны — был издателем и редактором многочисленных литературных и философских журналов, альманахов и сборников, выступал как театральный и литературный критик, входил в круг символистов, был близко знаком сАлександром БлокомиВячеславом Ивановым. В двадцатые годы увидели свет его сборники рассказов «Посрамленные бесы» и «Вечерние зори», поэтический сборник «Стихотворения». В 1930 году его мемуары «Годы странствий» вызвали обвинения в преувеличении собственной роли. Впоследствии занимался изучением жизни и творчестваТютчева.

С Дурылиным Чулков был знаком давно, но подружился в годы его священства. В период томской ссылки помогал проталкивать в печать статьи Дурылина «за гонорар».

О. Сергiю Дурылину

Ты не герой, не подвижник, не воин, в боях закаленный, —

Но у тебя, iерей, сердце — как чаша любви,

И на Агапах[248] блаженных ты первый по праву меж равных.

Земно тебе поклонюсь. Христианин! Человек!

16 апреля 1926

Великий Четверг. Москва.

Георгiй Чулков[249]

Пришвина Валерия Дмитриевна[250]

<…> И вспоминается мне сейчас, когда я пишу эти строки, рассказ Михаила Александровича [Новоселова] о том, как он встретил в те годы [1925–1926] однажды на улице Сергея Николаевича Дурылина, который вернулся из ссылки. Михаил Александрович уже знал, что Дурылина выходила от тяжелой болезни, прямо сказать, спасла, сосланная с ним в одну местность не то послушница, не то молодая монахиня[251]

. Было известно, что они теперь жили вместе, и, как круги по воде, расходились и множились разговоры о том, что, переступив через обеты, они живут теперь как муж и жена. Кто знал об их подлинной жизни и подлинных отношениях? Конечно, они полюбили друг друга, потому что, перетерпев и пересуды и осуждение, вместе дожили до старости. Не знаю, так ли, но говорили о том, что Дурылин должен был снять с себя сан — он стал позднее известным искусствоведом. Знаю только, что в их квартире оставался образ Спасителя и никогда не угасала перед ним лампада. Рассказ об этой встрече на улице с Дурылиным у Михаила Александровича был короток и заключался в том, что Дурылин, увидев старого друга, бросился к нему на шею со слезами, а Михаил Александрович не оттолкнул, но и не смог ответить участием на его порыв, предоставив Дурылина одного его судьбе. Хорошо помню, что что-то меня тогда в этом задело.

Как понятно теперь, что оба они были правы. Ведь Олег[252] писал и писал о возможности любви двух людей — мужчины и женщины, сохраняющих чистоту друг друга, но живущих рядом. Может быть, и здесь блеснул свет писем Иоанна Златоуста к Олимпиаде, о которых часто упоминает Олег? Но время наше было суровое, и Михаил Александрович Новоселов стоял на страже последних оплотов Церкви — мог ли он тогда рассуждать о чем-то другом? Для моего же сознания тогда это была и вовсе непосильная задача: нужно было соединить несоединимое, а мне это не удавалось и в собственной судьбе. Сейчас я думаю, что на последнем Суде найдут оправдание обе правды: и тех, кому удалось пройти свой путь по прямой, и тех, кто прокладывал собственной судьбой какие-то новые пути, никому из окружающих не понятные. Может быть, это были уже знаки нового времени, о котором только что говорила Олегу схимница Серафима, — монашество в миру?

Ефимов Георгий Борисович[253]

Ефимов Георгий Борисович (р. 26 сентября 1938) — кандидат физико-математических наук. Старший научный сотрудник Института прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН. Автор статей и докладов о С. Н. Дурылине, мемуарист. Сын Екатерины (Рины) Нерсесовой, внук Евгении Александровны Нерсесовой. В детстве бывал у Дурылина в Болшеве.