Под волнами Иматры

Молодая девушка после минутного колебания решилась на откровенность. Тон Кобылкина был задушевный, в душу проникающий, и подкупил ее. Марья Егоровна заговорила, но все, что касалось Кудринского и ее недавних чувств к нему, она обошла молчанием.

Кобылкин слушал ее, затаив дыхание.

Рассказ длился не особенно долго и, когда Марья Егоровна смолкла, Кобылкин почувствовал себя разочарованным.

Кроме совершенно непонятных слов Воробьевой о таинственном свисте и шипении, которые всегда могли быть объяснены самыми естественными причинами, Мефодий Кириллович решительно ничего нового не узнал от своей собеседницы. Все, что говорила она, ему было уже известно, и Кобылкин видел, что молодая девушка была с ним вполне откровенна и более ничего не могла ему сообщить.

– Вы, кажется, не здесь родились, в Сибири?

– Да, за Амуром…

– В Манчжурии, у китайцев, стало быть… Вот даль-то… Путешествовали летом с папашей? Так, я думаю, приходилось видеть пречудесный денек, небо ясно-голубое, ни облачка. Вдруг откуда ни возьмись тучи, гром, молния, ливень. Хорошо, если вы захватили с собой, так, на всякий случай, зонтик. Без него беда просто. То же и в жизни. Зонтик на случай жизненных бурь всегда нужно иметь. Так-то, прощенья прошу, помните, что у вас есть бескорыстный друг, ваш покорный слуга.

Мефодий Кириллович низко поклонился молодой девушке. Та протянула ему руку.

– Откуда это у вас? – воскликнул Кобылкин в этот же момент.

– Что?

– Это кольцо.

Кобылкин с жадным любопытством рассматривал железное кольцо с изображением змеи, кусающей свой хвост.

– Его постоянно носил мой отец, – ответила Марья Егоровна.

– И теперь оно перешло к вам? Так, так! Какая чудная работа! Не знаете, где приобрел его наш батюшка?

– Я, как помню себя, постоянно видела его у отца. Он никогда не расставался с ним.

– Просто, но превосходно. Антик, уника! – воскликнул Кобылкин. – Не позволите посмотреть поближе?

– Пожалуйста! – и Марья Егоровна, сняв кольцо, передала его Мефодию Кирилловичу.

Тот словно позабыл о том, что совсем собрался уходить. Присев к столу, на котором стояла уже зажженная лампа, он весь ушел в изучение так заинтересовавшей его вещицы. Откуда-то у Мефодия Кирилловича появилось в руках увеличительное стекло, и он стал рассматривать через него кольцо.

– Тут какая-то надпись, – словно про себя промолвил он, – иероглифы какие-то.

– Надпись? – удивилась Маша, – я и не знала…

– Вероятно, по-китайски… Вот, взгляните…

Кобылкин протянул молодой девушке кольцо и увеличительное стекло.

– Это – татарская надпись! – воскликнула та, едва взглянув.

– Татарская? А не знаете, что она означает в переводе?

– Нет… Повторяю, отец эту безделушку особенно ценил и постоянно говорил, что после его смерти я должна носить это кольцо, не снимая его.

– А больше батюшка ничего не говорил вам?

– Нет… Я думаю, что это амулет какой-нибудь.

– Вернее всего… Однако, позвольте мне его возвратить и откланяться вам.

Мефодий Кириллович внимательно следил, как надевала Марья Егоровна кольцо.

– Итак, я ухожу, – произнес он в дверях, – обо мне, милая барышня, помалкивайте, колечко берегите, больно оно хорошо!

Он вышел, оставив Марью Егоровну в большом недоумении.

Воробьева была буквально ошеломлена этим нежданным посещением. Ей показалось, что Кобылкин явился неспроста. Если же это было так, стало быть, отец ее, единственное близкое в целом мире существо, стал жертвой какого-то таинственного преступления.

Наконец, Марья Егоровна почувствовала, что более она не может переносить ни своего одиночества, ни томления и ожидания.

Она решилась действовать, чтобы рассеять гнетущее чувство.

„Я не могу ждать более, я сама поеду к нему!“ – решила молодая девушка.

Адрес Кудринского был известен. Вместе с тем, Алексей Николаевич, лишь только Марья Егоровна поселилась в отеле, позаботился о том, чтобы к ее услугам всегда был готов отдельный экипаж.

Воробьева громко позвонила и приказала как можно скорее подавать лошадей.

Глава 8

Змея

Сердитый, обескураженный, недовольный собою вышел Мефодий Кириллович от Воробьевой.

„Свист, шипенье! Черта ли в них толку! – говорил Кобылкин сам себе. – Ну, там колесо об оси, ну, там железо о железо, мало ли что! Нет, старье! Мозг отупел, ничего соображать не могу!…“

Никогда еще Мефодий Кириллович Кобылкин не бывал в таком положении, как теперь. Легко ему удавалось распутать всякое дело, но во всех этих случаях, в основе их, всегда лежало преступление; там же, где было преступление, был налицо и преступник, стало быть, и след был всегда налицо; но в том случае, с которым теперь приходилось столкнуться старику Кобылкину, преступления не было, а если оно и было, то прежде всего приходилось доказывать его существование. Первый и самый главный вопрос осложнялся: как доказывать то, чего, может быть, и не было?

„Нет, брошу это дело!“ – решил старик и даже попытался, было не думать ни о Воробьевой, ни о смерти ее отца.

Мефодий Кириллович уже миновал памятник, как вдруг из темноты прямо на него вынырнул оборванный, обтрепанный мальчишка.