Под волнами Иматры

– А что за змея, Мефодий Кириллович? Змея, какая змея?… Кто видел-то ее?…

– Как кто? Читал?

– Читать-то читал, а что же из того?

Пискарь улыбнулся, и в глазах его отразилась хитрость.

– Змея-то, может, была, а может, ее и не было.

– Как так не было? Есть сообщение?

– Никак нет, не поступило еще… Только на место у меня отправился Савчук.

Савчук был второй подчиненный Кобылкину агент, закадычный приятель Пискаря. Оба эти человека называли себя руками „ока правосудия“ – таково было прозвище Кобылкина. Мефодий Кириллович уже много лет работал вместе с ними и всегда был доволен своими помощниками, но теперь он волновался и выходил из себя.

– Савчук, Савчук, – таким же тоном, как и Пискарь, заговорил он, – везде Савчук… Тут такое дело, а они пальцем о палец не хотят ударить… Эх вы, лежебоки!

Пискарь совершенно хладнокровно слушал ворчанье своего начальника.

– Змея, Мефодий Кириллович, там была или не была, бог с ней! Она выползла, – заговорил он, – ну и пусть себе там Пантелей Ракита с ней возится, шустрый он, и дело ему на руку! А тут вот из Гельсингфорса прибыла бумага, да официальная, справочки у нас просят.

– О ком это?

– Говорят, есть у нас в Петербурге один добрый молодец, Кудринский, Алексей Николаевич.

Кобылкин так и подскочил.

– Кудринский? – закричал он. – Зачем он понадобился?

– Кто там этих чухон знает? Запрашивают нас, да и все тут.

– Неси, Пискарь, неси скорее дело! – заволновался Мефодий Кириллович. – Что же ты молчал?

Однако гельсингфорский запрос был совершенно темен, и ничего из него нельзя было понять. Гельсингфорская полиция только расспрашивала петербургскую о Кудринском, даже не объясняя причин этого запроса. Мефодий Кириллович внимательно несколько раз перечитал все присланные бумаги и ровно ничего не нашел в них.

– Пискарь, а Пискарь? – просительным тоном заговорил он, оставляя бумаги.

– Что прикажете, Мефодий Кириллович? – невозмутимо спросил хохол.

– Как бы это нам разузнать? А?

– О чем разузнать, Мефодий Кириллович?

– Да вот зачем понадобился Гельсингфорсу этот наш питерский Кудринский?

– Так за чем же дело-то стало? Запросить их там, пусть бы ответили.

– Держи карман! Так они и станут отвечать!… Нет, это не годится.

– Потребовать, да построже!

– Нет, и это не годится. Финны – народ упрямый, ничего не дождешься. А вот что, Пискарь, поезжай-ка ты сам туда, погляди, пощупай, что, как, нет ли чего?

– Отчего же не поехать? Поеду я!

– Ну, вот и прекрасно! Пойди, приготовься и с первым поездом – марш.

Оставшись один, Мефодий Кириллович большими шагами заходил по кабинету. Прежней тревожной неуверенности в нем и следов не осталось. Инстинкт подсказывал ему, что нити дела, хотя сейчас еще и невидимы, но все-таки близки к тому, чтобы попасть в его руки.

Глава 9

В чужом гнезде

Марья Егоровна едва-едва дождалась, когда ей подадут экипаж. Она и сама не понимала, что такое делалось с ней. Сердце молодой девушки сжималось раз от разу все сильнее, голова горела, глаза и губы были воспалены. По телу то и дело пробегала лихорадочная дрожь. „Как бы не расхвораться, – с тревогой подумала она, – на воздух, на воздух скорее!“

Торопливо одевшись с помощью горничной, она спустилась к экипажу и дала кучеру адрес Кудринского.

– Поскорее! – произнесла молодая девушка, захлопывая за собою дверцу кареты.

Ехать пришлось довольно далеко – совсем в другую часть города. Марье Егоровне все казалось, что экипаж движется слишком медленно и что не будет конца этому пути.

Наконец экипаж, в котором ехала Воробьева, остановился у подъезда какого-то огромного дома.

– Кудринский, Алексей Николаевич, здесь живет? – спросила Марья Егоровна у подбежавшего к ней швейцара.

Тот, видя пред собою собственный экипаж, почтительно обнажил голову и отвечал:

– Так точно, здесь! Только их сейчас нет дома…

Молодая девушка не знала, что ей делать. Она колебалась, и только мысль, что если уж она приехала сюда, так зачем уезжать, не увидав Кудринского, заставила ее принять решение.

– Я подожду Алексея Николаевича у него, – сказала она, выходя из экипажа, – покажите его квартиру.

– Третий этаж, правая дверь, – кланялся швейцар, – я позвоню туда.

Марья Егоровна медленно поднялась по лестнице; представительный слуга открыл ей двери.

– Пожалуйте, барина нет дома, но они скоро будут! – произнес он таким тоном, как будто не только знал о существовании Воробьевой, но даже с минуты на минуту ожидал ее посещения.

Молодая девушка вошла в ярко освещенную переднюю. Ни малейшей роскоши здесь не было заметно, все было просто и вместе с тем опрятно. В гостиной, куда она перешла потом, было так же бедновато, но уютно. Марья Егоровна присела к столу и еще раз огляделась вокруг.

– Не прикажете ли чаю? – спросил стоящий на пороге слуга.

Воробьева взглянула на него. На обыкновенных слуг-профессионалов этот человек походил мало. Глядя со стороны, трудно было подумать, что это – заурядный лакей, служащий небогатому молодому человеку; манеры, тон голоса говорили о том, что этот человек недавно исполняет лакейские обязанности.