И как только он перешел работать в поликлинику, на гораздо меньшую окладом, но спокойную работу, она сразу же выставила его в другую комнату, под предлогом, что он храпит.
«Видать его глаза, ради любви на все закрывали глаза», а сейчас он испытывает боль и разочарование и, – «
Немыслимая тоска забрезжила в недрах его души, да сердце кольнуло к себе горькой жалостью. А ему уже сорок восемь.
Он ходил по участку, гонимый мыслями, не зная, как оторваться от преследующих его муторных чувств. Так хорошо ему жилось до этого, и вдруг что-то случилось с ним. Потерял покой на ровном месте.
Схватившись за лопату, он отправился выкапывать картошку, прекращая чувствовать метущуюся пустоту души.
Запахло, потянуло дождем. Многочисленные тучи заутюжили небо, белыми бровями нахмурились к солнцу, и сизой тенью накрыли землю. Птицы гаркали где-то, клацали тревожно своими клювами, предвещая дождливую погоду. Травы склонились к земле, закрывая соцветия.
Зажарился Иван в работе, проступил у него пот на спине и груди. Управляясь легко лопатой, пособирал он два мешка, оттащил в погреб и разложил просушиваться от земли влажной.
Спал он этой ночью крепко, и не слышал, как сильный ливень прошелся ночью, а утром сыростью увядала природа, плесенью, застойной водой. И уж по дороге домой Ваня буйно пожелтевший осенний лес взирал, что молчал сказочным величием в красивой тлеющей дымке.
6
В Москве похолодало и стало ветряно. Звезды прятались в ночной мгле, и лишь одна самая яркая, светила спокойным, холодным светом. Месяц косился одним глазом, облачно укрываясь.
Обходя лужи на неровном асфальте, Иван зашел домой. На кухне горел свет и никого, а на столе остывала недопитая чашка чая. Ни жены, ни Анки, которую ему редко удавалось увидеть. По окончании школы, она поступила в институт и стала пропадать вне дома.
Явилась жена, накрахмаленная, хмельная. Глаза переливаются, а лицо эфемерно-веселое.
– Где Анька? – спросил у нее Иван.
– Откуда мне знать, позвони ей и узнаешь, я ее и так восемнадцать лет контролировала, – отмахнулась от него жена, нестройно шагая по квартире.
Ваня несколько раз набрал дочери, которая не поднимала трубку. Тогда он заперся у себя в комнате, подальше от жены. Устойчивый запах алкоголя разнесся по квартире.
Дочь прислала ему смс-ку: – папа, я а подъезде, разговариваю.
«Больше негде поговорить, как только в подъезде», – пробурчал он недовольно. Его жизнь, все больше и больше переставала ему нравиться.
Уже переодевшись в домашние, он услышал, как пришла его дочь, что-то делала на кухне, потом поругалась с матерью, огрызнулась ей несуразно, ушла и закрылась в ванной. Решив, что помоется рано утром, он не заметил, как заснул.
Утром Иван был готов к работе, свеженький, гладковыбритый, подстричься лишь пора ему, а так он вполне был доволен собой, в мере разумного.
На кухне сидела дочь, разбитая, озабоченная чем-то.
– Ты что такая бледная, Анька? – спросил отец, не узнавая свою дочь. – Под глазами круги! Возьми талончик, сходим с тобой к терапевту, – заботливо посоветовал он, по-отцовски.
– Пап, отстань со своим талончиком? Что ты все время со своим талончиком пристаешь ко мне? – дерганным голосом сказанула дочь, поддерживая рукой свою тяжелую голову.
Ваня резанул на нее взгляд: волосы растрепанные, сама вялая, белки красные.
– Ну приходи, без талончика, я схожу с тобой к терапевту, – чаялся он за дочь чистосердечно.
– Я здорова пап, правда! Отлично все, – прошу отстань, пожалуйста, пап, – вскипела она, закрываясь в ванне.
«Нездоровая», – видел он ясно, но настаивать не стал, ушел на работу.
Солнце еле пробивалось через серую мглистую навесу, и в целом было тепло, но холодный ветер неприятно ударял в лицо. Люди высыпали на улицу. Разнопестрые школьники кучками направлялись к школе, чтобы получить пуд знаний; а молодые родители отводили своих плачущих малышей в детский садик.
Поликлиника, в которой он работал, находилась от дома через три остановки. Утром в основном он ходил пешком, а вечером подъезжал домой на автобусе.
Про Татьяну с ее дочерью Катей, он почти и не думал. «Сходил же к ней, поговорил, обещание выполнил», а что еще надо? Для него самого столь неожиданно оказалось, что столько женщин развелось вокруг него, а он и так не знал, что с ними делать. Он и с дочерью то без понятия, не знал, что делать, не лез в ее воспитание, не учил жизни, хоть и любил ее и чувствовав с ней кровную связь. Может она немного и холодновато к нему относилась, но он не морочился этим. Главное он ее любил, а значит по факту ему есть кого любить на белом свете.
В этот понедельник к нему зашла любезная заместитель главного врача Римма Станиславовна и так, между прочим, напомнила ему, что он дежурит в эту субботу. Ваня раздосадовался про себя, что не сможет уехать на дачу, а жену терпеть дома, как пытка какая-то.