Под звездою Москвы

— Я не пойму, зачем вы его отпустили, капитан? — спросил Летуле.

— А я не отпустил. Сейчас прикажу Магуне привести его обратно. Я только дам ему пройти через коридор и выйти на улицу, чтоб остаться на минутку одному, и верну сюда. Не улыбайтесь, полковник, и не качайте скептически головой. Я много раз применял на практике некоторые мои собственные психологические методы… Майор, вы, конечно, далеко не теоретик, но не машите рукой и дайте мне рассказать… Вы, полковник, не слыхали о моем труде: «Тотальное воздействие на допрашиваемого. Практические методы подавления воли и приемы психической тренировки людей низших рас для производственных целей империи». О, это очень интересно! Но, позвольте, я вначале отдам распоряжение Магуне.

Капитан вызвал Магуну:

— Верните ван-Экена. Но не вводите его сейчас же ко мне. Заставьте подождать… Теперь я продолжу, полковник. Видите ли, воздействие страхом великолепно как средство, предупреждающее определенные поступки рабов и покоренных. Но для возбуждения у них добровольного стремления к деятельности, полезной в интересах империи, одного страха не всегда достаточно. Нужно еще, во-первых, дезорганизовать те стимулы, которые исстари привычны для данной расы… У меня в труде есть сводная таблица методов. Я указываю там шесть методов развращения воображения, три метода возбуждения вражды и недоверия к товарищам по несчастью, — хорошо, хорошо, не буду утомлять подробностями… а во-вторых, нужны методы порождения иллюзий. Это очень интересно, полковник. Вот, возьмите, видели вы фельдфебеля Магуну? Это мой страстный последователь. Он не расстается с моим трудом, и сам сочинил на основе моих теорий таблицу устрашении и побуждений.

Майор захохотал.

— Берегитесь, господин полковник, капитан прочтет вам сейчас ученую лекцию. Я уже засыпаю.

— Не спорю с вами, майор, и не буду от вас скрывать, полковник: как все ученые, я немножко педант. Я из Кенигсберга. Кант тоже был педант, но это был гнилой почитатель человеческой личности. В отличие от Канта я хочу сделать науку средством морального сокрушения и развращения врага.

— Может быть, майор понимает, но я, капитан не понимаю, какое все это имеет отношение к ван-Экену и к данному случаю.

— Объясню очень охотно. Сейчас нам нужно немедленно сломить саботаж бельгийских железнодорожников. Страх не создаст мгновенно стимулов для работы. Нам некогда применять устрашения. Зато мы можем мгновенно посеять среди этих людей сомненье в своей правоте, разлад, взаимное недоверие и можем мгновенно разбить их сплоченность, уничтожить их желание держаться всем вместе заодно; у них появятся колебания: кое-кто из них захочет из оппозиции к другим работать на нас добровольно; кое-кто примкнет к этим из подражания, просто следуя примеру, и так далее, и так далее… Не буду вас утомлять ученым анализом. Очень важно, чтоб словесно воздействовали на них в этом смысле не мы, а какой-нибудь ими уважаемый их соотечественник. Вы уже угадываете: самый подходящий для этой цели человек это ван-Экен.

Но как же возбудить у самого этого ван-Экена добровольные стимулы к уговариванию своих соотечественников? Вот в этом-то и вся задача. Все это предусмотрено у меня в таблице семнадцатой. Но до сих пор я не имел случая применить это на практике. На ван-Экене мы сейчас и применим мою семнадцатую таблицу.

Видите ли, изучая средства подавления и дезорганизации воли побежденных низших рас, я спрашивал себя: когда бывает состояние минимальной сопротивляемости у людей, убежденных в своей правоте и наделенных нормальной силой воли? Ван-Экен представляет сейчас, я полагаю, классический пример состояния минимальной волевой сопротивляемости.