Подарок крестного

Однако в этот раз Михайло отправлялся в поход с меньшей неохотой – не давали покоя мысли о злосчастном перстеньке, и почему-то надеялся он, что побывав не только в Московии, сможет он хоть на малую толику приблизиться к семейной тайне. Был, конечно, как и у всякого человека, где-то в глубине гнездящийся страх оставить главу на поле брани, но не думал о том Михайло. Напротив, в странный трепет приводила его мысль о предстоящих сражениях, а ночами, просыпаясь, ловил себя на мысли, что не снится ему иных снов, кроме как про ратные дела.

Бывая постоянно в Кремле, Михайло вместе с государем заканчивал последние приготовления к походу. Выступать решили в середине июня, и шестнадцатого числа все ратное войско прощалось со своими близкими.

Нелегко пришлось в тот день государю – тяжкое бремя взваливал он на плечи, во что бы то ни стало нужно оправдать доверие народа – непростительным покажется третий промах.

Прощаясь с мужем, государыня безутешно рыдала в его объятьях, и сам Иоанн едва находил в себе силы быть твердым. Утешая супругу, Иван Васильевич повелел ей заботиться обо всех бедных и несчастных, своим указом дав ей царскую волю отворять темницы и снимать опалу с виновных по своему усмотрению. Поручив ее Богу, говорил, что исполняет свой долг царя перед Отечеством, а потому и ей должно не забывать, что она не просто женщина, но великая государыня. В ответ, упав на колени, Анастасия долго молилась, прося у Господа здравия, победы и славы всему войску русскому.

Попрощавшись с женой, Иван Васильевич отправился в Церковь Успения, где принял у митрополита благословение. Святители, бояре, народ плакали, обнимая Иоанна – вся Россия в этот день возносила мольбы Господу, уповая на его милость, доверившись государевой воле и надеясь на силу и храбрость нашего ратного войска.

Из церкви государь отправился в Коломну – здесь должна была собираться рать. По пути получили тревожное известие: Крымская орда наступала на Россию. В связи с этим решено было разделить войско: главная часть во главе с царем отправилась в Казань, другая же пошла на Рязань, ближе к степям, дабы ногайцы не расстроили государевых планов своим внезапным появлением. Позже, за рекой Сурою, наши отряды должны были соединиться.

Немного спустя, пришла другая весть: крымцы попытались взять Тулу. Однако, встретив неимоверное сопротивление россиян и проведав о собранном воинстве, спешно отступили – воеводы, спешившие к сему городу, увидели лишь спины неприятелей. Устремившись вослед за врагом, нещадно били нехристей, уничтожив и шурина ханского, князя Камбирдея, а затем расположились на том самом месте, где недавно были шатры ханские.

Другая часть орды, не зная о бегстве хана, отправилась к нему навстречу, но встретилась с нашим отрядом. Случилась жестокая сеча, силы были неравны – против тридцати тысяч неприятелей российское войско имело только пятнадцать тысяч.

Михайло, оказавшийся с этим отрядом, неистовствовал – немало успел повидать он на своем веку россиян, чудом оставшихся в живых после татарского плена. Изощренной жестокостью отличались нехристи – в ужас приводили рассказы и увечья даже тех, кто благодарил Бога, что не пришлось испытать большего. Волосы становились дыбом у Михаила от мысли, что его Анастасия и маленький сынишка тоже могут попасть в татарский плен.

От таких мыслей какая-то дикая ярость просыпалась в Михаиле. Глядя в плоские татарские лица, так и хотелось вонзить копье промеж узких басурманских глаз…

Не одного татарина извел в этой схватке Михайло. Убивая, ругаясь безбожно, наводил он ужас даже на самых бесстрашных и упрямых. В битвах почему-то вскипала обычно спокойная кровь Михаила, будила в нем странную звериную силу, что позже и самому становилось страшно.

Уже на берегу реки Шевроны, когда громило наше войско сдающегося неприятеля, отвел Михайло подлую вражескую руку от головы своего сотоварища. Почти уверенный в смерти россиянина, с особенной злобою кинулся знатный басурманин на Шорина.

Последняя победа Михаилу досталась тяжело. Уже криками «ура» огласился берег, возвещая победу россиян – татары обратились в бегство, а Михаил и его противник, словно личные враги, дрались уже пешие. Оставив ранее в неприятелях свои копья, дротики, и, не желая уступать, сломав в этом поединке кинжалы, в конце концов, противники уже голыми руками бились друг с другом.

Наверное, так и пришлось бы Михаилу распроститься с жизнью, если бы привыкшие к седлу да ровной степной земле ноги басурманина не подвели его: поскользнувшись на влажном берегу, упал татарин, и почти не надеявшийся остаться в живых Михайло удавил противника.

Отдышавшись и уже собираясь уйти, Михайло ненароком бросил взгляд на тело уже мертвого врага.