Подарок судьбы

Если бы только я последовала за ним…

– Варвара, я тоже должен кое-что вам сказать. – уверенно заявил Егор Дмитриевич, внимательно глядя мне прямо в глаза. – Игнат не мой сын.

Глава 20

Вот так новости! Ничего не понимаю…

– Некоторое время назад у меня была непродолжительная связь с одной…– тут Егор Дмитриевич замялся и вскинул на меня свой взгляд. – особой. Ничего серьезного, пара встреч и все. – мужчина даже поморщился слегка, будто без особого удовольствия окунался в воспоминания. – Но через пару месяцев после расставания, она заявила, что беременна.

Мда, все так предсказуемо.

– Я разозлился, потому что ее слова не могли быть правдой, и я сразу раскусил замысел девушки. – покачал головой Егор Дмитриевич и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди, на которые я старалась не смотреть, чтобы не выдать себя с головой, потому что они действовали на меня гипнотически. – Словом, мне было все равно от кого она забеременела, и я не собирался содержать чужого ребенка. Выгнал ее и забыл, надо сказать.

Мужчина тяжело выдохнул, но все равно смотрел мне в глаза, а я ловила каждое его слово с раскрытым ртом.

– Я не вспоминал о матери Игната ровно до того времени, пока случайно не столкнулся недавно с ней на одной вечеринке. – Егор Дмитриевич вдруг поморщился. – Она вела себя отвратительно, вешалась на всех подряд, а когда попыталась приставать ко мне, я ей напомнил, что она вообще-то мать и должна быть со своим ребенком, а не предлагать себя всем без разбора. Анжела, так зовут биологическую мать Игната, лишь посмеялась и ляпнула, что ей все равно до ребенка, но содержать приходится, вот поэтому она и «работает» на его будущее.

Вот же… Стало так обидно за Игната! Он такой удивительный мальчик, смышленый, с обаятельной улыбкой и добрыми, полными интереса ко всему, что происходит вокруг, глазами. И его родная мать была к нему абсолютно равнодушна! Но кто я такая, чтобы осуждать? Каждый «работает» как может.

– А потом я наткнулся на нее и одного мужчину, прямо в коридоре, в небольшой нише. И так противно стало, что вообще когда-то с ней дело имел. В итоге попросил навести справки одного знакомого из органов, и поехал посмотреть на малыша. Не знаю почему, зачем, но мне стало его жалко. Он ведь не виноват, что у него такая мать. И когда увидел Игната с сомнительной няней, решение пришло как-то само собой. Я по-сути, выкупил его у Анжелы. А она и рада была, что наконец избавилась от обузы. Кто отец малыша, она даже и не знала. Юридически, Игнат мой сын, и планирую я его воспитывать как своего.

Егор Дмитриевич замолчал, не спуская с меня глаз, а я и не знала, что говорить. История не самая веселая, и во всем этом, я больше всего переживала за Игната. Он не заслуживал к себе такого отношения со стороны мамы. Но теперь хотя бы понятно, почему он о ней и не вспоминал.

Однако, все же один вопрос мучил меня.

– Егор Дмитриевич, а почему вы с самого начала были уверенны, что Игнат не ваш сын?

Начальник смотрел на меня так, будто пытался прокинуть в мое сознание. Пристальный, с какой-то долей сомнений взгляд, плотно сжатые губы, и подрагивающая венка на виске. Он решал. Сейчас он решал, стоит ли мне доверять. Или, возможно, он уже все решил давным-давно и вообще бы не начинал этот разговор?

А я ждала. Ждала и понимала, как нам важен был этот разговор.

И тут его ресницы дрогнули, и я поняла, что мужчина решился.

– Игнат никак не мог быть моим сыном, потому что я не могу иметь детей. Точнее, не так. Я могу иметь детей, но шанс очень маленький, и то, не естественным путем. Подробностей не расскажу, потому что не особо разбираюсь в медицинской мути. Но суть в том, что вот просто так, запросто, я никак не мог быть отцом Игната. Потому и слушать особо Анжелу не стал, когда она заявила мне о своей беременности.

Я замерла. Дыхание перехватило, я боялась пошевелиться и выдать волнение, что сковало меня.

Почему жизнь несправедлива и жестока? Или справедлива? Или все именно так, как и должно быть? Как понять, почему так выборочно судьба бьет по людям? Чем заслужить удачу и счастье?

Я не знала, что сказать. Точнее, я конечно же могла бы ринуться утешать Егора Дмитриевича, но по его глазам видела, что он этого не потерпит, что ему не нужна жалость. Возможно, он уже свыкся с этой мыслью, возможно, для него это не было проблемой номер один, как например, для меня.

Да, я все воспринимала как трагедию, поломанную жизнь, а мой босс? Он говорил спокойно, без лишних эмоций, хотя конечно же, волновался. Но возможно, он не ставил свою жизнь равной возможности иметь детей. То есть, он не поломал свою душу, а просто принял действительность и продолжил жить дальше. Наслаждаться жизнью, не отказывать себе в удовольствии «ловить» счастливые моменты, несмотря ни на что.

А я? Я столько времени лелеяла свою боль. Я ее сама взрастила, сама подкармливала и выхаживала обиду, жалость к себе, отвращение к той версии меня, которая теперь была другой. Да, не такой как прежде.