Естественно, настоятели начали расследование дел колонии. В апреле 1517 года было задано семь вопросов двенадцати старейшим жителям{1422}
. В третьем вопросе говорилось, считает ли спрашиваемый… «что эти индейцы… были достойны свободы. Способны ли они жить в тех же условиях, что и испанцы?». Можно ли ожидать, что однажды они сами смогут себя обеспечивать собственным трудом, вспахивая ли почву, добывая ли руду или же занимаясь поденным трудом? Знают ли они, заинтересованы ли в том, что они могут получать за свой труд? Способны ли они тратить заработок на свои нужды, как если бы они были рабочими из Кастилии? Могут ли они стать хорошими испанцами?Маркос де Агилар, главный мировой судья из Эсихи в Андалусии, живший на острове еще с дней Диего Колона, считал, что продолжительный контакт с христианами в конце концов может приучить индейцев жить самостоятельно. А вот Хуан Москера, землевладелец, который получил 257 индейцев во время раздачи земель Альбукерке в 1513 году, считал, что большинство индейцев настолько погрязли в пороке, что даже не желают видеть испанцев и часто убегают, когда попадаются испанцам на глаза. Херонимо де Агдэро, советник, который всегда был ярым сторонником семьи Колумбов (не он ли обучал Диего и Фернандо Колонов в молодости?) и имевший порядка 80 индейцев, сказал, что тех, кого он знал, можно было заставить работать лишь за большую плату. У них совершенно отсутствовало чувство ценности: ну зачем индейцу менять свою лучшую рубашку на зеркало или ножницы?!
Антонио Серрано, который недавно был в Испании как
Диего де Альварадо из Эстремадуры, экс-секретарь Колумба и дядя известных братьев Альварадо, которые еще отличатся во время завоевания Мексики, считал, что без надзора испанцев индейцы будут пить, плясать и замышлять злое. Еще один землевладелец рассказал свою печальную историю: когда Овандо был губернатором, он даровал свободу двум индейским вождям и дал им имена – Алонсо де Касерес и Педро Колон. Эти люди вскоре научились читать и писать, поскольку они многие годы прожили с испанцами. Овандо был к ним благосклонен, однако потом, как рассказал Москера, в течение шести лет с 1508 по 1514, пока они были свободны, они не пахали земли, не выращивали свиней, не могли сами одеться или прокормиться. Можно сказать, что разделение Альбукерке лишило их свобод. Первый эксперимент окончился «нищетой и бесчестьем».
По результатам другого расследования, такие свидетели, как торговцы Жаком де Кастельон и Хуан Фернандес де лас Варас, Санчо де Вильясанте и Гонсало де Гусман, изложили ясную картину жизни на Эспаньоле. Гусман описывал большие облавы на рабов на побережье нынешней Венесуэлы, в которых он принимал участие, а Франсиско де Монрой из эстремадурской семьи с тем же именем говорил, что в 1516 году некий Педро де Эррера кричал опасные слова: «
Когда опросы были окончены, оставив настоятелей в еще большем замешательстве по поводу того, что следует делать, на Эспаньолу прибыли новые люди. Первым в апреле 1517 года приехал судья Алонсо Суасо – вместе с четырнадцатью слугами, мулом и дорогостоящим багажом. Он незамедлительно начал свое расследование по поводу судей, однако они сумели избежать наказания благодаря своему опытному адвокату, Кристобалю Леброну.
Почти в то же время в Санто-Доминго прибыли четырнадцать францисканцев смешанного происхождения из реформированного отделения в Пикардии. Их возглавлял достопочтенный французский брат, фрай Ремигио де Фольс. Они стали долгожданным пополнением монастырей в Санто-Доминго и Консепсьон де-ла-Вега. Лас Касас считал, что все они походят на римских сенаторов. Они представляли несколько францисканских групп: один из них, Рикардо Гани де Манупреса, был англичанином. Гильермо Герберт был нормандцем, а провинциал Томас Инфант, похоже, являлся незаконнорожденным братом Мари де Лоррен, королевы Шотландии{1424}
.