Подгоряне

Когда убралась хата мош Иона Нани со всеми ее пристройками, ширь

распахнулась, открылись со всех сторон горизонты, и трехэтажная школа теперь

казалась еще выше и внушительнее. Сейчас и от дедушкиного колодца было

видно, как ребятишки гоняют мяч на школьном дворе. Показался даже край

совхозного виноградника. Недалеко от школы открылась глазам и автобусная

остановка с толпой людей, оснащенных торбами, кошелками, - у многих на руках

были дети. Народ ждал автобуса, чтобы ехать по своим делам.

- Мало тебе того, что глупая Веруня таскала тебя за собой туда, где

молоко превращалось в лед и птицы замерзали на лету?! Опять идешь за ней,

как осёл. А меня оставляешь одного с голой задницей на радость зайцам!-

Мош Ион молчал, не давал себя спровоцировать на разговор е этим

неукротимым старым спорщиком. Даже не подошел, чтобы попрощаться с соседом.

Вышли к калитке и богатыри мош Саши Кинезу. Все выстроились "во фрунт",

опершись спинами о несокрушимую твердь своих вечно запертых ворот, и,

сдается, с грустью наблюдали за тем, как их покидает мош Ион, не пожелавший

подойти к ним и попрощаться. Был и у Кинезов небольшой конфликт с сельскими

властями. И у них отхватили угол забора, когда проводили шоссе и выпрямляли

улицу. Утрата в сравнении с их богатством была ничтожной. Подумаешь, чуточку

сместился забор, исчезли два тутовых деревца - вот и вся потеря! Пришлось

еще снять с калитки медный колокольчик, чтобы школьники во время переменок

не подбегали и не трезвонили. Они, чертенята, делали это, когда шли в школу

или из школы. Правда, взрослым ребятам он крайне нужен, когда в ночь перед

Новым годом они ходят по дворам колядовать. "Обойдутся и без колокольчика! -

рассудили в доме Кинезов. - Кому надо, постучат в калитку!"

Вышли и мы все из дому, чтобы проводить хотя бы взглядом мош Иона.

Недалеко уезжал человек, всего лишь на другой конец села, а все провожали

его печальными глазами, как на войну. Только дедушка продолжал бушевать на

дороге:

- Да вымолви хоть словцо, вол, баран, осел! Скажи что-нибудь! Чего же

ты молчишь, как глухая стена в твоей избе, которую как корова слизнула?!

Мош Ион молчал. У работавшего на погрузке машин сына Дорофтея не

выдержало сердце. Он оставил другим рабочим совхоза грузить бревна я доски,

а сам вытянулся во весь свой великолепный рост перед дедушкой:

- Здравия желаю, дедушка мош Тоадер!.. Баклажку вина поставите?

- Какой я тебе дедушка? У меня нет внуков с кривыми ногами!

- Да вы не сердитесь, мош Тоадер! Принесли бы, в самом деле, баклажку.

Видите, мы работаем, запылились, в горле пересохло!-

- Я не заставлял вас рушить у человека дом! - еще более обозлился

старик.

Сын Дорофтея, пока были в селе кони, работал кучером в правлении

колхоза, затем возил директора совхоза, агрономов, ветеринарных врачей. А

теперь, когда лошадей не стало, выбросил кнут и взял должность, которую в

народе называют "куда пошлют". В городе его нарекли бы чернорабочим, или,

смягченно, разнорабочим, но на селе таких званий еще не было, и сын Дорофтея

делал то, что подвернется под руки. Оказавшись без всякого надзора со

стороны начальства, пристрастился к винцу, прикладывался к стаканчику, едва

пробудившись ото сна, то есть с рассветом. Если прежде он мучил милиционеров

тем, что гнал лошадей по левой стороне дороги, останавливался со своей

повозкой прямо перед окнами райкома и усмехался при этом: "Ну, что вы со

мной сделаете? Отберете права?", то теперь взял другую моду - никому не

давал пройти мимо себя с кувшинчиком вина.

Жена Дорофтеева сына редко находилась в селе, почти постоянно была у

дочери, которая окончила институт, вышла замуж и работала врачом в другом

селе, - мать приезжала к ней присматривать за внучкой. За ребенком

приглядывала, а муж, который нуждался в этом ничуть не меньше, был

предоставлен самому себе со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Поговаривали, что в канун Нового года жена нашла его под чьей-то оградой

полузамерзшим. Еле отходила, думала, что после такой беды образумится. Куда

там! Стал пить еще больше. Да еще взял дурную привычку жаловаться на жену

всем подряд. Кто слушал, а кто не слушал, но ему было наплевать. Гнул свое:

- Гм... Ольгуца, баба моя, говорит, что я не работаю... Брешет она!

Гляньте на мои руки!.. Правда, пропущу иной раз стаканчик вина... Но я ж

работаю! Разве вы не видите, люди добрые, как я работаю!..

Его "работа" по большей части начиналась и заканчивалась в сельском

буфете. Его почти всегда можно было видеть среди пустых ящиков с наполовину

опорожненной бутылкой в кармане. Если и шел помочь в чем-то кому-нибудь, то

исключительно ради вина. Угостившись, начинал размахивать руками, хвастаться

своими героическими подвигами на войне, уверяя при этом, что сам маршал

Жуков пожимал ему руку у стен рейхстага в Берлине. Под конец заносился

настолько, что выдавал себя за Героя Советского Союза: вот, мол, только