Читаем Подгоряне полностью

дороги, заставляющие туристов радостно замирать, так же как и на знаменитых,

прославленных на весь свет дорогах Кавказа и Крыма. В Калараше был и

железнодорожный узел, большой вокзал, так что связь с ним через шоссе,

помимо всего прочего, имела бы и большое социально-экономическое значение.

Но пока что дорога только начинала строиться, и нетерпеливые подгоряне

заваливали все инстанции своими горячими прошениями, чтобы райцентр вновь

вернули в Теленешты. Такое уж у нас жизнеустройство: каждому крайне

необходимо побывать в районе - одному, чтобы заполучить справку в собесе,

другому, чтобы побывать в суде, третьему - похлопотать в райисполкоме

относительно "Жигулей" или "Запорожца", мало ли еще и других нужд! А

попробуй туда добраться по расхристанной весенней или осенней дороге! Но...

нет худа без добра: мне эти неудобства были кстати, я не хотел морочить

голову Шеремету своими болячками, у него и без того хватало забот. А пуще

всего я боялся другого: вдруг и он, разговаривая со мной, будет поглядывать

на часы, беспомощно пожимать плечами: понимаю-де твое положение, друг, но

ничего поделать не могу? Или, чтобы отвязаться от меня, что-то пообещает

мимоходом! Я-то ведь хорошо знал, что власть первого секретаря райкома хоть

и внушительна, но ограничена пределами. В конце концов, рассудил я, Шеремет

рано или поздно сам узнает о моем "пиковом" положении, и для меня важнее

важного было то, что узнает он об этом от других.

А теперь вот вдруг встретились, и незачем было сторониться друг друга.

- Ежели гора не идет к Магомету... Гм, ну? - Я насторожился: что

означало это "ну"?

У Алексея Иосифовича сильно побелели виски, и вообще он очень постарел.

Если б мы виделись с ним часто, я бы и не приметил этих перемен. Так уж

устроен человек. Когда, бреясь, ежедневно смотришься в зеркало, не

замечаешь, что стареешь. Не видишь, что голова постепенно начинает

покрываться инеем. И других перемен в себе не видишь: ни новых морщин на

лице, ни углубившейся складки на переносице. Не замечаешь, как стареют

родители, как растут собственные дети. Но стоит лишь расстаться на более или

менее длительное время человеку с человеком, отцу с сыном, скажем, матери с

дочерью, при новой их встрече эти перемены становятся так разительно

очевидны, что люди не удерживаются, чтобы не воскликнуть хотя бы про себя:

"Ну и ну!"

Сейчас меня изумили не только следы, оставленные на лице дорогого

человека временем. Удивила его манера курить. Курил он и теперь очень много.

Но зачем-то разрывал сигарету пополам, одну половину выкидывал. Непонятно

почему после каждой затяжки дул на горящую часть. И еще: Шеремет научился

сам водить машину, сидел за рулем, и не видно было, чтобы придавал этому

какое-то значение. Так, похоже, привык к шоферскому ремеслу, что был уже

совершенно равнодушен к нему. Рассеянно вертел на одном пальце ключи от

автомобиля и поглядывал на меня со своей хотя и мягкой, но ироничной

улыбкой:

- Ну, академик, вернулся наконец?

- Вернулся, Алексей Иосифович.

- А ко мне, знать, не хочешь заглянуть? Потупившись, я молчал. И что я

мог сказать?

Сослаться на плохую дорогу? Но это можно было поздней осенью или

весной, но не сейчас. И вообще такая ссылка была бы совершенно

неубедительной для проницательного человека. Она годилась разве что для меня

одного, поскольку давала хоть ничтожную возможность угомонить собственную

совесть.

- Когда у вас кончается отпуск? Вы еще не устали от столь длительного

отдыха?

- Я не в отпуске, Алексей Иосифович... Я нахожусь в резерве.-

- Ишь как мы разбогатели кадрами! Оказывается, и в Кишиневе завелся

свой резерв!

- Жду вот вызова. Если там не забыли про меня совсем.

- Не думаю, что забыли. Хорошо, что не перевели в группу лекторов.

Резервистов всегда засовывают туда. Разъезжают по районам со своими лекциями

до тех пор, пока в каком-нибудь райкоме или райисполкоме не освободится для

них кресло.- Как это там у Остапа Вишни?"

- Что? - не понял я.

- Кажется, он называл это "хором лекторов".

- Нет, "хор уполномоченных". Мне думается, так.

- Ты прав. Теперь вспомнил: "хор уполномоченных". Ну что ж, на смену

этому пришел, видно, "хор резервистов"...

- Мне, Алексей Иосифович, чтобы попасть в этот "хор", не хватает самой

малости: подходящего голоса и музыкального слуха!

- Заскромничал?! - Шеремет расхохотался. - А начальники разве могут

быть без хорошо поставленного голоса и выверенного слуха?..

На вершине холма, по ту сторону долины, вызмеилась длинная вереница

машин, явно направляющаяся к фермам. Кортеж сопровождался мотоциклистами -

они первыми подкатили к широким воротам. В новенькой милицейской форме,

тщательно выбритые, в белых перчатках, как на параде, эти добрые молодцы

первым долгом стали высматривать подходящее место в тени деревьев.

- Пошли, Фрунзэ!.. Видишь, гости к нам пожаловали! - улыбнулся

Шеремет.

- Я, Алексей Иосифович, не так одет, чтобы встречать высоких гостей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза