Подкидыш

—  Каменное письмо, — прошептал Ивасик.

— Может быть, письмо, может быть, исследовательский зонд, а может быть, осколок,— сказал Глеб.— Потому что сам корабль, наверное, взорвался. Как Тунгусский феномен, назовем это так!

Младшие сидели пораженные. Даже о Тунгусском «фено­мене» не расспрашивали. И, когда Глеб поставил на голосова­ние вопрос, что делать с камнем, все четверо единогласно проголосовали за то, чтобы половину банок с вареньем, заго­товленных мамой на отдыхе, спрятать в парке, а вместо них поместить в сумку на колесиках камень, хорошенько его замас­кировав. На вокзал выехать заранее, имея в виду, что камень периодически утяжеляется, во время вынужденных остановок разыгрывать приступы слабости или чего-нибудь еще, а вер­нувшись домой, спрятать камень где-нибудь в квартире. До лучших времен, как сказал Глеб.

КАМЕНЬ СТАНОВИТСЯ ОБЫКНОВЕННЫМ

Как давно уже ясно было всем друзьям, знакомым и сосе­дям, в семье Гвилизовых было четыре «заковыристых», муд­реных ребенка. Чего стоили бедным родителям «исследования» Глеба, фокусы Лили, фантазии Ивасика и упрямая ревни­вость Вовы — это и передать невозможно. Не исключено, что мама и папа тоже когда-то исследовали, фокусничали, фанта­зировали, упрямились и хотели быть взрослее, чем они есть, но теперь все их жизненные силы уходили на то, чтобы — раз-два-три-четыре — не спускать глаз с мудреных детей, отве­чать на их заковыристые вопросы, зарабатывать деньги на эту ораву, кормить их, обстирывать, лечить и отдыхать от них хотя бы во сне. И всем этим предстояло маме и папе зани­маться, наверное — раз-два-три-четыре-восемь-семнадцать,— наверное, еще лет двадцать. Так что родителям было уже не до фокусов.

Но был в семье еще один не простой, очень даже не простой человек — бабушка Нина, которую для простоты и краткости дети звали просто Ниной, но, конечно, с очень большой бук­вы. Главная заковыристость бабушки Нины состояла в том, что она видела насквозь своих заковыристых внуков и даже любила в них эту заковыристость, любила в нее проникать и торжествовать, что ничто не укрывается от ее зоркого, соко­линого, как говорил Глеб, взгляда.

Ее-то и боялись больше всего, возвращаясь домой, Глеб и младшие.

И, конечно же, Нина сразу увидела, что внуки и внучка что-то удумали, замыслили, затеяли, натворили, предприняли и учинили. Но ее сбили с толку искореженные в чемоданах туфли, белье и одежда, измятые так, что уже не разгладить. Она решила, что фокусы внуков на этом и кончились. После такой порчи добра ее уже не удивило, что не только хозяй­ственный Вова, но и все остальные взяли на себя полностью уборку в своей комнате — еще бы, конечно, теперь стараются! Так что камень был благополучно задвинут в самый угол под старинный огромный диван, на котором спала Лиля, и за­маскирован всякими игрушками. Да и вытащи его, этот ка­мень, бабушка вдруг из-под дивана, что бы она нашла осо­бенного или странного в нем — у ее внуков и не такое води­лось!

Ну а маме и папе было теперь уж вовсе не до их комнаты: работа, транспорт, магазины, дом, в котором даже семижиль­ная бабушка управиться одна никак не могла.

А вскоре настал сентябрь. Младшие братья пошли в пер­вый класс. У Вовы не получались прямые палочки. А Ива- сик никак не мог хорошо считать — внимание его постоянно рассеивалось. Просто прибавить два к двум он никак не мог.

— Чего два? — спрашивал он. — Два яблока, или. может, два кубика, или два пионера?

—  Ой, да не все ли тебе равно? — выходила из себя Ли­ля. — Ну пусть два яблока и еще два яблока.

—  Большие или маленькие?

—  Как ты не понимаешь?! Просто яблоки. А может, два яблока и две груши — сколько всего фруктов?

—  Два яблока и две груши!

—  Я думала, ты отличником будешь, а ты, как дурачок. Учись у Вовы. Вовик, сколько два плюс два?

—  Четыре.

—  А что ты складываешь? — спросил с любопытством Ивасик.

—  Копейки или рубли. Потому что копейки все одинако­вые, а яблоки стоят по-разному. Ну, конечно, поторговаться нужно.

—  Да,— сказала, покачав головой, Лиля,— уж фокусни­ком никто из вас не станет, это точно: тут надо считать быстро и в уме!