Телефон Вани, разумеется, был в деле и, соответственно, в моем блокноте, но такой прекрасный предлог для встречи упускать было непростительно. Как знать, может быть, это как раз тот самый Ваня так пытливо допрашивал сегодня своего друга о том, кому и чего он там не говорил. И если, явившись к нему, я смогу отрекомендоваться как пришедшая «от мамы», думаю, доверие ко мне возрастет.
Я подождала, пока Дарья Степановна отыщет телефон, и, сделав вид, что аккуратно записала его, еще раз прочувствованно поблагодарила. Но, по-видимому, ко мне здесь не относились серьезно, поскольку, давая информацию и в целом вполне доброжелательно общаясь, Дарья ни словом не обмолвилась о том, что ей интересны результаты моего «параллельного расследования». Наверное, просто не надеялась на какие-то результаты. Что может в таком сложном деле какой-то там стажер…
Впрочем, ни обижаться, ни навязываться я не стала. Подошла моя очередь на светофоре, и я, сосредоточив все внимание на дороге, надавила на газ.
В планах на сегодняшний вечер значилось еще посещение игорного притона, он же – «трешка» на первом этаже на Заводской, а эта улица находилась на противоположном конце города.
Новая экскурсия предполагалась тоже как чисто ознакомительная, поскольку уже из предыдущих двух посещений было ясно, что прежде чем определяться с конкретной стратегией, разведать обстановку очень даже не помешает.
Например, что касается Стряпухина, в результате такой разведки выяснилось, что самый лучший метод здесь – обычная слежка и вылавливание его на местах предпринимательской, так сказать, деятельности, поскольку к откровенности этот тип явно не склонен, а чем может обернуться визит к нему домой, мы уже видели.
Что касается друга Коли, Димы Крайнева, моя разведка показала, что здесь-то как раз личная беседа – самое лучшее. А обрывок подслушанного разговора сориентировал, в каком ключе нужно задавать вопросы.
Что-то даст мне визит в логово Плешивого…
Но в этом случае все оказалось сложнее.
Припарковавшись поодаль от нужного мне дома, так, чтобы не было заметно машину, я прошла оставшуюся часть пути пешком и обнаружила, что все двери в этой старой хрущевке снабжены домофонами.
«Начало обнадеживающее», – иронически подумала я, подойдя к угловому подъезду, в котором должна была находиться квартира Плешивого.
В домофон звонить я не стала, а, поразмыслив и прикинув, куда именно могли бы выходить окна искомой квартиры, обошла угол дома и, зайдя с другой стороны, с интересом рассмотрела три окна, идущие непосредственно от угла. Все они, так же, как и единственное окно в торцевой части, были наглухо занавешены без малейшей надежды на просвет.
По-видимому, в расчетах я не ошиблась. Не иначе, квартирка – та самая. Какая еще могла быть причина, чтобы в такую изумительную погоду закупориваться со всех сторон? Только сокрытие нелегальной деятельности. Больше ничего.
Предположения мои косвенно подтверждало еще и то, что все другие окна в доме были с открытыми занавесками, а некоторые даже совсем без них. Все до единого. И волосатые мужчины в белых майках и необъятных черных трусах советского типа вальяжно расхаживали по своим кухням, совершенно не интересуясь, смотрит ли кто-нибудь с улицы на их красоту.
Но пластиковые окна Плешивого были занавешены наглухо. Не говоря уже о толстенных кованых решетках, какие я видела только на банковских офисах.
«Что ж, все надежно, – уныло думала я. – Мышь не проскочит. Волноваться не о чем, суммы ставок не выйдут за пределы помещения».
В грустных думах я уже совсем было собралась развернуться и, несолоно хлебавши, поехать домой, как вдруг услышала звуки какого-то движения.
– … хоть воздуху немного впустишь, – донесся до моего слуха обрывок фразы, и я поняла, что предсказание костей о сегодняшнем везении снова сбылось.
В окне, среднем из трех, заколебалась занавеска, и пластиковая рама слегка отошла в сторону, открыв доступ внутрь легкому и ласковому майскому ветерку.
Стараясь ступать бесшумно, я подошла поближе.
В комнате, похоже, было накурено так, что хоть топор вешай. Чистейший вечерний воздух в районе окна моментально превратился в филиал газовой камеры, но вместе с табачным дымом из приоткрытой створки доносился негромкий разговор, и я мужественно оставалась на посту. В отличие от пустынной, просматриваемой со всех сторон деревенской улицы вокруг старой хрущевки росла целая роща высоченных деревьев, наверняка ровесников этого дома, поэтому мое подозрительное дежурство возле окна почти не было заметно.
– … ну а ты чего? – между тем спрашивал кто-то в комнате.
– А чего я? Я свое получил, все, как договаривались, остальное – их проблемы.
– Так они же говорят, икона – фуфло.
– Раньше надо было смотреть. Их никто не торопил. Сами смотрели, сами сказали – все нормально. А теперь, значит, забрали, подержали у себя и говорят – фуфло. А откуда я знаю, что они за это время могли там с ней сделать! Может, уже подменили сто раз. А я – отвечай?
Тут говоривший выразился несколько непечатно в том смысле, что ничего эти загадочные «они» от него не получат.