Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Салон открывается, ее хвалят ценители, правда, многие оговариваются, что она похожа на

Бастьен-Лепажа. Опять на того же Бастьена, которого она вскоре превзойдет. Она с гневом

рассказывает Роберу-Флери, что ее обвиняют в том, что она не сама написала картину.

- Как можно волноваться из-за этого? Такую грязь нужно отшвыривать ногами, -

успокаивает ее Тони.

Журналы наперебой просят разрешения воспроизвести картину, она всем дает согласие.

Она подписывает и подписывает: воспроизводите!

“В общем, мне лестны все эти толки о моей картине. Мне завидуют, обо мне сплетничают, я что-то из себя представляю. Позвольте же мне порисоваться немножко, если мне этого

хочется.

Но нет, говорю вам: разве это не ужасно, разве можно не огорчаться? Шесть лет, шесть

лучших лет моей жизни я работаю, как каторжник; не вижу никого, ничем не пользуюсь в

жизни! Через шесть лет я создаю хорошую вещь, и еще смеют говорить, что мне

помогали! Награда за такие труды обращается в ужасную клевету!!!

Я говорю это, сидя на медвежьей шкуре, опустив руки, говорю искренно и в то же время

рисуюсь....” (Запись от 17 мая 1884 года.)

Для нее все это, как, впрочем, и сама жизнь обращается в игру, она настолько заигралась, что уже и сама не понимает, что ее действительно трогает, а если бы мы знали, какую игру

на самом деле она ведет в это время, то изумлению не было бы предела. В эту игру она

никого не посвящает.

Умирает ее самая старая собака Пратер, она плачет, записывая об этом в дневник и тут же

не может удержаться от мысли, что ее будущие читатели подумает при этом о доброте ее

сердца.

Она думает о любви, как о единственной вещи, дающей счастье, забывающей забыть все

горести.

“При родственных отношениях, в дружбе, в свете - везде проглядывает так или иначе

какой-нибудь уголок, свойственной людям грязи: там промелькнет своекорыстнее, там

глупость, там зависть, низость, несправедливость, подлость. Да и потом, лучший друг

имеет свои, никому не доступные мысли, и, как говорит Мопассан, человек всегда один, потому что не может проникнуть в сокровенные мысли своего лучшего друга, стоящего

прямо против него, глядящего ему в глаза и изливающего перед ним свою душу.

Ну а любовь совершает чудо слияния двух душ... Правда, любовь открывает простор

иллюзиям, но что за беда? То, что представляется существующим, - существует! Это уж я

вам говорю! Любовь дает возможность представить себе мир таким, каким он должен

быть...”

Она записала эти слова 30 мая 1884 года, то ли проговорившись, то ли сознательно.

Откуда у нее вдруг это знание любви? Почему она так уверена в своих словах? “Это я вам

говорю!” Ведь еще совсем недавно она заполняла страницы стенаниями, что она ничего о

любви не знает и никогда не любила? И откуда эта впервые возникшая на страницах

русского издания дневника фамилия известного французского писателя Ги де Мопассана, большего любителя женщин и знатока адюльтера?

Глава двадцать шестая

ЧЕМ ЗАКОНЧИЛСЯ ЭПИСТОЛЯРНЫЙ РОМАН?

МАРИЯ БАШКИРЦЕВА И ГИ ДЕ МОПАССАН

“ Милостивый государь!

Читая вас, я испытываю блаженство. Вы боготворите правду и находите в ней великую

поэзию. Вы волнуете нас, рисуя столь тонкие и глубинные движения человеческой души, что мы невольно узнаем в них самих себя и начинаем любить вас чисто эгоистической

любовью. Пустая фраза? Не будьте же строги! Она в основе глубоко искренна. Мне

хотелось бы, конечно, сказать вам что-нибудь исключительное, захватывающее, но как это

сделать? Это так трудно! Я тем более сожалею об этом, что вы достаточно выдающийся

человек, чтобы внушить романтическую грезу стать доверенной вашей прекрасной души,

- если только правда, что ваша душа прекрасна. Если она не прекрасна и подобные вещи

вас не занимают, - то я прежде всего жалею о вас самом. Я назову вас литературным

фабрикантом и пройду мимо...”

Так начинается первое письмо написанное Марией Башкирцевой Ги де Мопассану в

Канны, где он живет в близлежащем старом поселке на улице Редан в последнее время, письмо, как она сама объясняет, написанное после того, как она узнала, что его

забрасывают посланиями и другие дамы. Как мы знаем, это далеко не первый опыт ее

анонимной переписки: писала она любовно-интригующие письма Одиффре и Пьетро

Антонелли, вела фривольную переписку с графом Лардерелем, подписываясь фиалкой,

забрасывала анонимками Поля де Кассаньяка - это ее стиль, вписывающийся в стиль

эпохи, но именно ее стиля особенностями, так сказать, фирменным знаком, всегда была

игра на грани скандала, переписка ее всегда носила ярко выраженный сексуальный

характер, другое дело, что письма в большинстве своем до нас не дошли, а вот переписка с

Ги де Мопассаном сохранилась полностью, да еще теперь и полностью напечатана, со

всеми восстановленными купюрами, и с последним письмом, которое прежде было

сокрыто и которое, вместе с купюрами, ввела в культурный оборот все та же Колетт Конье, хотя публикаторы его на русском языке в книге “Ги де Мопассан. Знакомый и незнакомый”

(М., 1992) и попытались приписать первопроходство себе. Надо сказать, что у Марии