Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

испытывает наслаждение, когда он обнимает ее за талию. Здесь настоящее ухаживание, не

пошлый флирт, который был у нее в Спа, здесь может, да что там говорить, должно

закончиться браком. Семья уже заранее согласна на него, на Мусю смотрят, как на невес-

ту, поощряют к решительным действиям, она же краснеет и против воли ведет себя, как

влюбленная девчонка. Она не влюблена, она все время анализирует свое чувство, но ей

нравится сам ритуал ухаживаний.

“Мне было приятно, когда он сжал мою кисть в танце, а потом, когда мы шли - мою руку.

Могу сказать, что мне даже очень понравилось. Но я не могу положить голову ему на

плечо... Знаете, по секрету, только моему дневнику скажу: мне страшно хотелось это

сделать. Ну и что? Я же обещала говорить все”. ( Неизданное, запись от 11 июля 1875

года.)

Но когда кавалер переходит в наступление, когда на празднике в городском саду,

вальсируя, увлекает ее в дальний угол сада , подальше от людских взоров, где пожимает

руку и намеками, загадками, движением губ дает понять, что любит ее, она внезапно ста-

новится холодна. Нет, она не пугается, она просто соблюдает дистанцию в чувстве, види-

мо, присущий ей анализ, в котором виноват ее дневник, не дает ей возможности отдаться

этому чувству.

“Ничего серьезного, я для него то же, что и он для меня. Я немного обижена. Имею ли я

право требовать от него больше, чем могу дать сама? В конце концов! Нам двадцать

четыре и шестнадцать, мы красивы, нам весело. Чего же еще? Я подозреваю у этого суще-

ства дурные мысли, он хочет заставить меня сказать, что я люблю его, а затем отойти от

меня. Я не доставлю ему этой радости.” (Неизданное, запись от 11 июля 1875 года.) И в то же время постоянные мысли о мужчине, как о телесном, а не духовном объ-екте:

“Я хотела танцевать, чтобы... чтобы... очень трудно произнести, чтобы коснуться

мужчины.” (Неизданное, запись от 29 октября 1875.)

И, наконец, у нее прорываются такие слова, что прозорливый читатель может дога-даться, о чем она на самом деле думает:

“Если бы я была мужчиной, а он - женщиной, я бы избавилась от этого каприза, и я

уверена, что очень скоро он бы мне надоел, но я - женщина, барышня. И не имея возмож-

ности поступить, как мужчина, я называю этот каприз словом, которое ему мало подхо-

дит, я называю его любовью. Каждый поступает, как может”. (Неизданное, запись от 3

ноября 1875 года. Менее чем через месяц, ей исполнится семнадцать лет.)

А пока Одиффре, по ее мнению, обращается с женщинами так, как она хотела об-ращаться

с мужчинами. Она думает о Джойе, и эта содержанка привлекает ее своими ма-нерами и

свободным обращением с мужчинами. Она хотела бы быть такою же свободной, ведь на ее

глазах итальянка покорила двоих мужчин, герцога Гамильтона и Эмиля д’Одиффре,

которые для нее оказались недоступны.

“Мужчина может себе позволить все, а потом он женится, и все считают это вполне

естественным. Но если женщина осмеливается сделать какой-нибудь пустяк, я уж не гово-

рю, чтобы всё, на нее начинают нападать. Но почему так? Потому что, скажут мне, ты еще

ребенок и ничего не понимаешь, у мужчин это..., а у женщин это... совсем по-другому. Я

это прекрасно понимаю, могут быть дети, но часто их и не бывает, есть только... Мужчина

- эгоист, он разбрасывается во все стороны, а потом берет женщину целиком и хочет, что-

бы она удовлетворилась его остатками, чтобы любила его изношенный остов, его испор-

ченный характер, его усталое лицо!.. Я не осуждаю плотские удовольствия, но нужно, что-

бы все было прилично, чтобы “ели только, когда голодны...” А они считают самок женщи-

нами, говорят с ними, проводят время у них, а те обманывают их, издеваются над ними, жалкие мужчины... Как? Они не переносят, если у их жен появляются кавалеры, а сами

совершенно спокойно говорят о любовниках своих любовниц!” (Неизданное, запись от 27

сентября 1875 года.)

Она, конечно, противоречит сама себе; еще совсем недавно она мечтала, чтобы именно

поживший мужчина стал ее мужем и другого она себе не представляла, но сейчас она

повзрослела, она уже думает о равноправии женщины, о равноправии полов, в чем

значительно опережает свое время, она возмущается тем, что женщине не позволено все

то, что позволено мужчине. Она вообще на протяжении всей своей короткой жизни будет

много думать об этом, и добиваться этого равноправия в жизни, в искусстве.

Она прогуливается с Одиффре по набережным Ниццы и ей нравится, когда прохо-жие

разглядывают их. Безусловно, в прогулках их сопровождают мать и тетя. В дневнике она

называет его “Удивительным” и записывает их несколько абсурдистские диалоги:

“Удивительный, но глупый Эмиль д’Одиффре и белокурая или русая мадемуазель

Башкирцева встретились на вилле “Ля Тур”.

- Милый ангел, абрикосы зреют, - сказал Одиффре.

- Неужели ты думаешь, что забавляешь меня, - ответила ему мадемуазель Башкир-цева.

После этого было пролито много слез, а свет сказал: какие глупцы!” ( Неизданное, запись

от 22 июня 1875 года.)

В это же время у Марии обостряется уже начавшая ее подтачивать болезнь, чахот-ка. Но