Подлинные дневники Берии

Берия почти каждый день советовался с Хрущевым, кого назначит на тот или иной пост в объединяемом министерстве, Никита уже дважды ужинал допоздна у Лаврентия, и Берия совершенно искренне обсуждал с ним свое видение положения. Он пока считал, что заговор идет из еврейской среды, и Хрущев умело и ненавязчиво поддерживал в Берии это заблуждение. Но сколько это заблуждение будет длиться?

Как только Берия вникнет в конкретные дела, как только за допросы возьмутся подобранные и руководимые им следователи, то что останется от «еврейского заговора»? А непонятная смерть Жданова останется, а сокрытие ее Абакумовым останется, и сколько времени потребуется Лаврентию, чтобы вспомнить о том, что в МГБ есть яды скрытого действия, и что отвечает за их хранение и использование Огольцов? Надеяться Хрущеву было не на кого — надеяться можно было только на себя.

— Черный ворон, что ты вьешься над моею головой? — губы Никиты начали машинально и шепотом выводить замысловатый мотив этой подходящей его настроению песни.

«Спасти себя могу только я сам! — принял решение Хрущев, и тут же себя поправил. — Нет, спасти дело Ленина, спасти великую партию большевиков, могу только я!.. Ты добычи не дождешься — черный ворон, я не твой! — уже более решительно продолжил Никита шептать мелодию. — Старый ворон, я не твой!».

* * *

Утром, под предлогом сбора характеристик на работников МГБ он вызвал в ЦК Огольцова.

— Мне нужно то лекарство, которое… ну, вы понимаете…

— Много? — чуть запнувшись, и с нескрываемым удивлением поинтересовался Огольцов.

— Пару ампул. Вечером принесете характеристики на начальников управлений МГБ Среднеазиатских республик… Ну, и это лекарство.

— Сделаю! — Огольцов смотрел на Никиту со смесью страха и уважения.

Москва, 28 февраля 1953 г.

В субботу 28 февраля Сталин решил пригласить к себе на ужин Берию, Хрущева и Маленкова, чтобы предварительно обсудить вопросы, которые будут решены на заседании Президиума ЦК КПСС в понедельник 2 марта. Комендант Ближней дачи Орлов был на выходном, и Сталин вызвал его дежурившего помощника Лозгачева.

— К 20 часам подготовь небольшой ужин на четверых человек, можно без затей… — тут Сталин вспомнил, что гости, скорее всего, приедут прямо из рабочих кабинетов, а Хрущев любил есть сытно. — Впрочем, — добавил Сталин, — всего должно хватать. На десерт можно какой-нибудь торт к чаю… пусть повар испечет «Наполеон» — у него хорошо получается.

— Спиртное? — напомнил Лозгачев.

— Дай нам сока бутылки по две.

Сталин молодое грузинское вино «Маджари» называл соком из-за его малой крепости.

Хрущев ехал на дачу Сталина со спокойной решимостью, которой он сам поначалу удивился, а потом вспомнил, что такое с ним было и на фронте, когда стремление выполнить боевую задачу и осознание того, что бояться бессмысленно, глушит страх. В правом кармане его просторного пиджака лежал свернутый вчетверо носовой платок, а в нем, как в конверте, лежали две ампулы. Хрущев взял обе, и теперь в его мозгу навязчиво вертелась поговорка «маслом кашу не испортишь». Легко запоминающий то, что он видел в жизни, Хрущев заранее надрезал горлышки ампул и теперь немного опасался, как бы они не сломались из-за его неосторожных движений.

За ужином Сталин сел, как обычно, в торце стола, слева от него сели Берия и Маленков, а справа Хрущев. Перед ним, за спиной Берии был сервировочный столик, на котором возвышались супница и сковородочки с цыпленком-табака. Закуска уже стояла на столе — заливной язык и сельдь «каспийский залом». Берия разлил вино в фужеры.

— За ваше здоровье, товарищи, — поднял фужер хозяин дома, — и чтобы ничто не мешало нам двигаться вперед!

Все выпили, приступили к закускам, Берия долил вино в фужеры.

— Я ценю вашу самостоятельность, Георгий и Никита, — Сталин прожевал и проглотил кусочек языка, — я хотел бы, чтобы вы в ЦК были совершенно самостоятельны и работали, не оглядываясь на меня. Вы же знаете, что я даже просил пленум ЦК не назначать меня секретарем и освободить от работы в партии, — Сталин положил в рот еще кусочек и на время замолчал. — Но, понимаете, — продолжил он, — что-то мне не нравиться в этой вашей кампании против космополитизма. Какую газету ни откроешь, а там каждый день евреи, евреи и евреи. Мне кажется, что мы пересаливаем с этими евреями. Так мы из интернационалистов, сами того не желая, превратимся в антисемитов. В конце концов, наша цель это строительство Коммунизма, а не борьба с еврейскими недостатками. Это один, очень небольшой по численности народ из всех народов СССР, а мы столько пропагандистского пыла на него тратим.

— Товарищ Сталин! — тут же возразил Маленков. — Вы просто не представляете, сколько сигналов на евреев поступает и к нам в ЦК, и на места!

— Почему не представляю? — не спеша, ответил Сталин. — И сколько сигналов нашло подтверждение?

— Ну, мы пока проверяем, — несколько смутился Маленков.