Подметный манифест

- Николай Петров, - опять же не соврал Архаров. - И твое здоровье, Александр Петрович.

Выпили. Хорошо пошло, мягко, с приятным жаром во внутренностях. Архаров даже удивился - давно не было от водки столь нежного удовольствия. Закусили толстыми ломтями сильно начесноченного сала.

- И сейчас, поди, трагедию пишешь? - спросил Архаров.

- И пишу! Переписываю, вернее сказать.

Архаров насторожился.

- А для чего, сударь?

- Тс-с-с! - драматург изобразил лукавого купидона, прижимающего пальчик к губам. - Ни слова, сударь, не то… тираны не дремлют!…

- Известно, не дремлют, - вполголоса согласился Архаров. Ему не хотелось, чтобы драматург вдруг начал проповедовать борьбу с тиранами как раз тогда, когда удалось удачно начать разговор о переписываемой трагедии. И потому он несколько уклонился от темы:

- Жалко мне тебя, Александр Петрович. Душу ведь свою за театр кладешь, а кто ценит?

- Ни одна собака! - подтвердил драматург.

- Может, лишь лет через сотню поймут, сколь ты был велик, такое часто случатся, - обнадежил Архаров. - Вот ты пропился весь, кафтан пропил, в шлафроке через дорогу в кабак бегаешь, а ведь приходишь домой и сочиняешь трагедию! Не обидно ли это - что лишь правнуки оценят? Я бы с тоски удавился!

- А я, вишь, все никак не удавлюсь! Нет, не все лишь подьячие театром правят, находятся люди тонкого и отменного вкусу, - сообщил Сумароков. - Пирог-то вон прямо на меня глядит.

- Ну так и ешь, для того он сюда поставлен, чтобы съели. Нет, сударь, людей отменного вкуса уж не осталось, нет их на Москве, все в Петербург перебежали…

Это была несложная ловушка - теперь оставалось следить, когда же драматург примется врать, и все разуметь наоборот.

- Ан нет! Не все! Вот послушай - точно так же, как сейчас с тобой, сижу я тут и думаю - пришел бы кто из давних знакомцев и угостил бы стопочкой. Глядь - подсаживается кавалер, говорил мне: а ведь я вас, сударь, признал. И тут же начинает про справедливость толковать. А справедливость есть! Есть Божья справедливость! Сам видел!

Драматург сделался грозен и бухнул кулаком об стол. Посуда подскочила, штоф едва не завалился.

- Ты, брат, потише вопи, - совсем по-простецки сказал, подхватив штоф, Архаров. И Сумароков, понизив голос, рассказал, что бывший московский градоначальник Салтыков, из-за впавшей в запой актерки Ивановой сгубивший представление его трагедии, той самой - «Синав и Трувор», тем, что сам взялся ее разучивать с актерами, прогневал-таки Господа - после того, как он сбежал из зачумленной Москвы, государыня-матушка, осердясь, упекла его в отставку, а на его место прислала князя Волконского. Тот театру не способствует, да хоть сам в те дела не лезет - и на том спасибо. Вот, стало быть, и справедливость!

Этой новости было в обед сто лет, и назначение Волконского состоялось буквально на глазах Архарова, но он слушал так, как если бы слышал про Салтыкова и его преемника впервые в жизни.

Оказалось, что кавалер, что подсел за стол к Сумарокову, всю ту недавнюю историю хорошо знал и был на стороне драматурга. Явил он себя с наилучшей стороны - просвещенным зрителем, из тех, что, сидя в ложах, не амурничают, газет и писем вслух не читают и орехами не трещат. И даже прочитал наизусть прекрасные строчки:

Почтен герой, врага который победит,Но кто отечество от ига свободит,И победителя почтенней многократно.

За общество умреть и хвально, и приятно!

Сумароков повторил собственные строки, возведя очи к закопченному потолку и довольно громко. Но, судя по всему, тут к его гениальности уже изрядно привыкли.

Архаров ничего прекрасного в виршах не услышал - переложив их в уме своем на презренную прозу, он обнаружил мысль достаточно невнятную: какое отечество и что еще за иго? Про иго он спросил, чего делать не следовало - возмущенный непонятливостью обер-полицмейстера, Сумароков раскричался, пришлось его угомонять, и, надо сказать правду, был миг, когда у Архарова засвербели кулаки.

Но он сдержался и потребовал еще штоф водки. Только тем и вернул сочинителя в благодушное состояние.

- Ты, сударь, малоумен и книг не читаешь, - в благодарность сказал Сумароков Архарову, - но у тебя тяга к искусству похвалы достойна. И ты вот верно скорбишь, что сейчас меня не ценят! Первого драматического сочинителя России не ценят! А он сказал - им, сим нашим соплеменникам, надобно завидовать своим потомкам, которые одни только окажутся достаточно просвещенными, дабы классической трагедией насладиться! Ибо в метком нравоучении кроется спасение отечества…

- Статочно, что так, - согласился на словах Архаров, потому что сам он понимал спасение отечества несколько иначе, особливо - от маркиза Пугачева.