Ее речь была настолько торжественна, что казалось, будто она собирается кому-то вручить орден. Грудь под белым жабо вздымалась в начале каждого предложения, словно она запевала очередной куплет песни. Пела его плавно, при этом в упор, глядя на Михаила. Это видели все, кто стоял ближе, и ждали какого-то подвоха.
По рядам собравшихся школьников пошел гул нетерпеливости — началось массовое перешептывание. В животах начинало урчать — все хотели кушать.
Михаил смотрел в отсвечивающие стекла очков заведующей и думал, почему она так не любит его? Что он сделал ей плохого, что она в своем воображении представила его закоренелым негодяем и сейчас всем об этом расскажет? В драки не встревал, мебель не портил, окна не бил. А ведь так иногда хотелось выделиться среди ребят, проявить героизм…
— Тебя! — кто-то шепнул сзади и неожиданно слегка толкнул его вперед.
Михаил очнулся от своих мыслей и тут же испугался, что прослушал что-то важное.
— Иди сюда, Михаил, на середину, чтобы тебя все видели, — очень ласково сказала она, протягивая руку и осторожно, двумя пальцами, словно боясь испачкаться, взяла Михаила за отворот рубахи, выводя в центр.
Теперь тон ее сменился:
— Вот наглец, который будоражит весь коллектив! — начала она обличительную речь.
Сквозь очки блеснули искорки гнева, в уголках рта белой полоской выступила слюна, терпеливо ждущая своего появления и теперь пытающаяся склеить перекошенные двигающиеся губы.
— Во-ро-на? — удивленно зашелестело по рядам воспитанников.
— Вот так Ворона, вот так дал! Я же говорил, что это беркут! — засмеялся Исаев.
Его дружно поддержали смехом все ребята.
— Экстремист, — с серьезным видом уточнил Соломонов, сложив руки на груди, приняв позу Наполеона. Его неприятно мутило после вчерашней пьянки, а еще зудел ударенный при падении локоть. Поэтому речь была столь короткой. Иначе бы одним словом он не ограничился.
Это заметили стоящие рядом и прыснули в ладошку.
— Наконец-то! — сказал Румянцев, шагнув вперед, наклонив голову на бок, делая вид, что заглядывает Михаилу в глаза — А то мы и не догадывались, кто это нас терроризирует! Ан вот это кто!
В задних рядах воспитанников начался открытый хохот. Те, кто стояли ближе, еле сдерживались.
Ирма Потаповна не могла понять, чем вызван такой смех, но решила для себя, что это выражение детской нервозной радости. Она не была уверена в правоте своих слов, но в то, что любой интернатовский ребенок проказит, она не сомневалась. А дабы эти проказы не перешли в серьезное правонарушение, решила, что поступает правильно, устроив наглядное бичевание Михаила, пусть даже не совсем виновного. Зато это послужит хорошей профилактикой для остальных.
— Ну что? Теперь тебе не отвертеться! — продолжила она — Что скажешь ребятам в свое оправдание? Скажешь, что шел из туалета?
— Да, я шел из туалета… точнее… на ужин была селедка… — Михаил решил объяснить все по порядку.
Но всеобщий хохот ребят прервал его и он замолчал.
— Селедка! Сам как селедка! Селедка в туалете! Ловил селедку в туалете на ужин… — детская фантазия развивалась мгновенно.
— Тебе не стыдно? — возмутилась воспитательница — Ты ночью вот так же был от меня, как сейчас! Даже полотенце у тебя от бега свалилось.
— Ничего оно не свалилось, я его сам снял… — продолжил оправдываться Михаил.
— Бобер, скажи, сколько раз он тебя сбрасывал? — крикнул кто-то из задних рядов.
— Руки у него коротки, чтобы меня сбросить, — важно ответил тот, стоя в первом ряду и самодовольно усмехнулся, выставив напоказ два своих огромных белых резца.
Все засмеялись.
— Чем он тебя запугал? — спросила заведующая, будучи уверенной, что Михаил вполне мог незаслуженно обидеть Павлика.
— Обещал завтрак отобрать! — выкрикнул кто-то из ребят.
Снова грянул смех.
— Ну, раз Павел боится сказать, может среди остальных найдутся смелые воспитанники? — обратилась она к ребятам.
— Да не сбрасывал он меня! — снова возмутился Бобер и с издевкой добавил. — Он, наверно, литовца скинул!
— Пусть бы только попробовал! — возмутился Андрис, пробираясь ближе к центру, — Я бы ему пинка отвесил!
— Питерский, вся надежда на тебя! — громко сказал Соломонов. Его веселила ситуация, и от этого голове стало немного легче, но во рту чувствовался дискомфорт, и он мечтал выпить чаю.
— Да, да, да! — отозвался Николай басом откуда-то сзади. — После дождичка в четверг…
— Неужели вы все трусы и никто нам ничего не расскажет? — снова возмутилась заведующая.
— Ворона нас потом всех заклюет! — прозвучал искаженный писклявый голос присевшего на корточки за стоящими воспитанниками, Витюни.
Но все его узнали, и снова громко рассмеялись.
К воротам интерната подъехал автобус, чтобы везти всех на завтрак, и несколько раз призывно посигналил. Девочки решили, что их данные разборки не касаются, и стали постепенно покидать корпус.