Подписчики

Теперь Марлоу дошла до центра города и обогнула фонтан, чьи струи выстреливали высоко в безоблачную голубизну. Лилии, плавающие в чаше на поверхности воды, были снабжены микрофонами — идеальный способ улавливать разговоры актеров, которые решили здесь посидеть. Перейдя круговой перекресток, Марлоу остановилась и пропустила толпу роботов. Они появлялись днем и ночью, как жизнерадостные служащие, курсирующие между домом и офисом, из бутафорского выхода из метро. Но поезда под землей не ходили. Там находилась только тихая пещера, где роботы ждали вызова на работу. В основном они служили массовкой, заполняя пустые рестораны или места плохо посещаемых вечеринок, и их голоса отключались, когда живые актеры блистали на переднем плане. Настоящий поезд, скоростной, на электромагнитной подушке, останавливался на станции вдалеке от района съемок, у границы города. Каждый день он доставлял с юга домработниц для звезд, которые не желали, чтобы роботы копались в их белье.

Переходя улицу к магазину одежды, Марлоу увидела, что мать и свекровь уже там. От этого зрелища ее слегка затошнило, но, взглянув на панель с указанием числа зрителей, она обнаружила, что общее количество подписчиков резко растет и составляет почти двенадцать с половиной миллионов. Вражда между матерью и свекровью была единственным спусковым механизмом повышения рейтинга в связи с ее замужеством. Марлоу знала, что в эту минуту множество людей по всей стране, особенно пенсионерки-южанки и геи, затаили дыхание. Сама подготовка вечеринки в честь оплодотворения, на которой будет отмечаться ее грядущая беременность, — празднество, в четыре раза масштабнее, чем свадьба, — значительно повышала рейтинг: матери поругались уже дважды. Первая стычка произошла, когда мать Эллиса предложила использовать вместо скатертей переработанные мешки для кофе, а мама Марлоу ответила, что грань между деревенским стилем и деревенщиной очень тонкая. Во второй раз они повздорили, когда каждая захотела, чтобы будущий внук звал ее «бабулей».

В магазине Марлоу встала перед трельяжем в платье, специально подогнанном по ее фигуре, и поняла, что свекровь была права, когда несколько месяцев назад Марлоу впервые померила его: цвет действительно тошнотворный. Раньше Марлоу могла поклясться, что он напоминает сливочный крем, но теперь, когда она не принимала «Истерил», одним из самых неприятных побочных эффектов таблеток был дальтонизм, когда все цвета отдают бежевым, — она видела, что платье на самом деле зеленовато-канареечного неонового цвета.

— С сожалением должна сказать, — произнесла она, — что ненавижу это платье.

Мать встала, отбросив стул, который прилип к ее широкому заду, и решительно направилась к Марлоу. Она была в остроносых ботинках из телячьей шкуры, меховом жилете с надставленными плечами и легинсах из лакированной черной кожи. Когда мать тряхнула головой, глядя на отражение Марлоу в зеркале, ее паричок съехал набок.

— Ты, пряха-муха, издеваешься? — спросила Флосс. — Ты, муха-пряха, сама его выбирала. Какого мохера? — Давным-давно, после того как она заплатила неимоверный штраф за матерщину в эфире, мать Марлоу приструнила свой инстинкт сквернословия.

Флосс провела пальцами по серебристой вышивке, которая вилась вокруг талии, взбила тюлевый шлейф и расправила его за спиной дочери. Потом ее отвлекло отражение собственного лица. Марлоу наблюдала за тем, как мать бросила свое занятие ради обычных ужимок при взгляде в зеркало: надувания губ и кокетливого поворота головы.

Свекровь Марлоу, Бриджит, одетая в простую белую тунику, закинула ногу на ногу. Для Флосс магазинные стулья были слишком тесными, а Бриджит занимала меньше половины сиденья.

— Представляю, как ты его ненавидишь, — сказала она, словно никто не помнил, что ей с самого начала не нравилось это платье.

Флосс вздохнула.

— Но ведь желтый твой любимый цвет, — рассеянно произнесла она, помолчала и более глубоким голосом предложила: — Мы можем подыскать что-нибудь другое, но твой отец убьет меня за расточительность.

Бриджит привстала со стула и снова села.

— Марлоу, я думаю…

Марлоу кивнула. Она уже протянула руки матери, помогая ей спуститься с покрытого ковром подиума.

— Я держу ее, — сказала она. — Все в порядке.

— С ней ничего плохого не случится? — писклявым от нетерпения голосом спросила Бриджит.