Подростки

— Кушайте, кушайте, — поминутно повторял хозяин, — милости просим, закусите, чем бог послал.

Анна Макаровна и Антип наполнили рюмки гостей.

— Без тоста не того, — протянул Голованов.

— Тост… тост… просим! — робко и разноголосо откликнулись сидевшие за столом.

Почетный гость поднялся. Разгладил бороду, поправил, будто невзначай, орден на шее и поднял рюмку.

— За здравие его императорского величества! — торжественно произнес он.

— Ур-р-р-р-а! — оглушительно крикнул околоточный надзиратель.

— Ур-р-р-а! — не очень дружно подхватили остальные.

Выпили. Тосты следовали один за другим. Хмель развязал языки. Первое смущение прошло.

Когда в несчетный раз наполнялись рюмки, один из прасолов, осмелев, потянулся к Голованову:

— С манифестом-с вас, Аникей Сергеевич, со свободами-с!

— Дурак! — стукнул кулаком по столу Голованов. — Рассуждение имеешь о вещах, в которых не смыслишь!

Прасол поперхнулся и оторопело сел на свое место.

От окрика Голованова все стихли. А тот продолжал так же, во весь голос:

— Глядите на него! Со свободами поздравляет. А в них ли суть царской милости? В них ли главное, на что указуется в манифесте? Понимать надо. Батюшка, — он повернулся к священнику, — почитайте-ка наиглавнейшее… без очков не вижу.

Священник извлек из кармана рясы сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и, водрузив на нос очки, прочел слегка нараспев:

«Мы, божьей милостью…»

— Не то, это известно, читайте дальше.

«Смуты и волнения…»

— Фу ты, батюшка, какой же вы беспонятный. Про самое главное читайте, что каждому уразуметь надо.

— Дозвольте, Аникей Сергеевич, — привстал со своего места околоточный, — нам господин пристав насчет главного разъясняли. — Разрешите манифест, батюшка.

Он взял у священника манифест и, не без труда слагая слова, прочел:

«…От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству державы нашей».

— За сим следует… (околоточный икнул).

…Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий…»

— Вот что главное. И мы постараемся в меру сил своих, будьте благонадежны, Аникей Сергеевич.

— Не то, не то-о! Главный, сокровенный смысл, господа, не в этом. Дай-ко сюда грамоту, сам прочту.

Он не спеша достал из заднего кармана сюртука черепаховый футляр, вынул очки, водрузил их на переносицу И стал читать:

«Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле».

— Вот, милостивые государи, в чем главное. А кто, спрошу вас, верные сыны России, кто истинно русские люди? — он сделал паузу. — Мы, мм-ы с вами, милостивые государи. Это мы должны помочь прекращению сей смуты, постоять за батюшку-царя, за матушку-Россию. Ты, — он ткнул пальцем в сторону хозяина, — ты приведи всех своих молодцов. И твои люди должны быть завтра на месте, — обратился он к лысому, чернобородому лабазнику Мишукову. — Да гирьки, гирьки захватите, — он понизил голос до шепота. — Студентов поучить надо, смутьянов. Дело это богоугодное, царь к нам взывает от милости своей. Это растолковать людям нашим надо, чтобы не дрогнула рука, наказующая противников России. А вы, батюшка, причт приготовьте, хор церковный. С пением пойдем, с хоругвями, во благолепии. А ты, господин околоточный, в оба гляди, чтобы беспорядков каких не учинили смутьяне. А за труды народу не пожалею, две бочки вина выставлю.

«Боже, царя храни… — затянул неуверенным тенорком один из гостей, и пьяные голоса нестройно запели царский гимн.

* * *

А через несколько переулков, в небольшой избе Губановых, собрались товарищи Данилы: Степан Антипов, старик Папулов, Василий Тополев, машинист Пермской дороги, несколько рабочих с завода Столля да трое из города: с чаеразвески, с мельницы и кожевенного завода.

На столе шумит самовар, гости пьют чай вприкуску с пиленым сахаром, и течет мерная, неторопливая беседа.

— Радость эсеров и меньшевиков по случаю манифеста, — говорит Степан, — должна нас насторожить. Этим краснобаям может поверить кто-нибудь из рабочих, и тогда трудно будет организовать отпор черной сотне. Надо завтра на манифестацию привести как можно больше народа.

— Наши придут все, — сказал негромко машинист. — Завтра ни один поезд не выйдет из Челябы.

— В вас мы не сомневаемся, — дружески улыбнувшись Тополеву, сказал Степан. — Я не знаю, как готовы другие.

— Кузнецы столлевские будут как один, — сказал Данила. — Мама, налей-ка Василию чашечку чайку, а то он сидит перед пустой и скучает, — неожиданно закончил парень.

Анисья Григорьевна засуетилась и стала наливать чай всем, у кого были пустые чашки.

— Пейте, пейте, гости дорогие! — проговорила она. — Заслушалась я, старая. Все вот узнать хочется, скоро ли эта катавасия кончится.

— Скоро, тетя Анисья, скоро теперь: либо мы их, либо они нас, — проговорил Тополев, отхлебывая чай.

— Если мы их сломаем, победит революция, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь, — проговорил Степан, принимая из рук Анисьи Григорьевны чашку чая.