Подруги Высоцкого

На Таганке, говорила Демидова, все они поначалу «слишком тесно жили и слишком были вровень по возрастам, по званиям и по всему». Но двух партнеров выделяла особо – Высоцкого и Золотухина. Только им можно было делать замечания, с ними можно было договариваться. По всей вероятности, оттого, что и у того и у другого абсолютный слух, оба – люди певческие, они очень хорошо чувствовали изменения интонации, тембра, быстроты речи.

Владимир Высоцкий мог играть вполсилы, иногда неудачно, но никогда не фальшивил ни в тоне, ни в реакции. А при этом – какая-то самосъедающая неудовлетворенность. И нечеловеческая работоспособность. Вечная напряженность, страсть, порыв…

Актерски ей по душе был Золотухин, но «с ним невозможно было общаться, потому что он человек пьющий, а я не люблю таких людей. С остальными было просто страшно». Развивая эту больную тему, она повторяла вновь и вновь: «Я ненавижу темные таланты. Я не могу даже рядом на сцене существовать с такого рода актерами! С пьющими, темными, нечитающими… Я ведь прошла большую школу Таганки, в которой ценились такого рода таланты: талант темный, талант выкрика, стихийный, талант пьющий… Когда Любимов куда-то уезжал, актеры регулярно напивались вдрызг. Как-то я играла в спектакле, в котором было целых четыре пьяных человека. Это ужас был…»

Валерий Сергеевич Золотухин упреков коллеги как бы не замечал, но мимоходом все же как-то огрызнулся: «Демидова, конечно, фрукт. Она кладет партнеров под себя разными методами, демагогией, какой-то актерской болтовней…»

«А еще я не люблю, когда на сцене матерятся…» – таково было еще одно пуританское требование Аллы Сергеевны. Мало того, что не любила. Однажды прямо во время спектакля Демидова влепила пощечину своему партнеру, когда тот по ходу действия неловко запутался в шлейфе королевы Гертруды и в сердцах круто высказался по этому поводу. Уже за сценой пристыженный монарх пытался принести свои извинения, но тщетно…

Зато добрая знакомая Аллы Сергеевны, тонкая ценительница театрального искусства, после спектакля восхищенно шепнула актрисе: «Ах, какое чудное решение! Гертруда бьет Клавдия по щеке…»

Высоцкому же Алла Сергеевна прощала то, что никогда не прощала другим.

Вне сцены Демидова всегда самостоятельно «выстраивала отношения» и определяла «правила игры». С Высоцким они были установлены изначально, едва ли не с первого дня. На заре «Таганки», во время гастролей театра в Ленинграде в 1965 году, они с Владимиром мирно, вполне по-приятельски сидели рядышком в полупустом зале и наблюдали за ходом репетиции. «Он мне что-то прошептал на ухо (достаточно фривольное), – вспоминала Алла, – я ему резко ответила. Он вскочил и, как бегун на дистанции с препятствиями, зашагал через ряды к сцене, чтобы утихомирить ярость. Я ни разу от него не слышала ни одного резкого слова, хотя очень часто видела побелевшие от гнева глаза и напрягшиеся скулы».

Одно время она думала, что границы морали, этики, дозволенности выдуманы самими людьми. Теперь же уверена, что существуют естественные законы человеческой жизни, которые нам даны, – это библейские заповеди. Но соблюдать их нелегко. Для наглядности она приводила довольно-таки странный пример: «Вот у меня на руке наверняка живет система микробов. Один микроб оказывается мутантом, он не хочет жить в системе и по ее законам. Становится изгоем – и погибает. Так и с человеком… Но я, надеюсь, не стала мутантом».

По устоявшемуся мнению, Аллу Сергеевну неизменно отличала гордыня, недосягаемость, умение смотреть сквозь собеседника ледяными, пронзительными и беспощадными глазами Снежной королевы, редко перед кем раскрываясь. Даже давая интервью, она старалась не снимать маску «Актрисы, которая отвечает на вопросы». Впрочем, кто-то из коллег полагал: опыт Демидовой доказывает, что железной женщиной (и в жизни, и в профессии) часто становятся по причине чрезмерной застенчивости.

На сей счет у Демидовой всегда свои резоны, которыми она манипулирует, словно рыцарь щитом: «Наша профессия довольно странная. Идут в нее люди с не совсем нормальной психикой… Надо быть аскетом».

* * *

Как-то летом, в межсезонье, Театр на Таганке отправился на гастроли в Набережные Челны, о чем не преминул спеть Владимир Высоцкий:

Ох, мы поездим! Ох, поколесим! —

В Париж мечтая, а в Челны намылясь —И будет наш театр кочевымИ уличным (к чему мы и стремились)!

Местное начальство, рассказывал Вениамин Смехов, визит столичных актеров восприняло благосклонно, но вскоре взмолилось: «Спектакли спектаклями, однако хватит с этой ерундой… Дескать, театр-шмиатр, не знаем, что это такое. А вот концерт – это мы понимаем. К нам Зыкина приезжала! И, значит, давайте нам Высоцкого…»