Подселенец

Пуля невидимого пулемётчика только содрала кусок кожи с головы, пройдя по касательной, но тем не менее вышибла сознание из Коли наглухо на несколько часов. Может, это его тогда и спасло: обходившие поле боя есаул с Азатом не раздумывая вышибли мозги любому, подающему признаки жизни. А Коля со своей окровавленной головой на живого похож не был.

Скрипя зубами, Коля после долгих усилий уселся и попытался припомнить происходящее. Ага, они бандитов ловили. Потом басурманское кладбище нашли, командир сказал: "Приготовиться", потом дальше шли, потом удар и всё.

Коля огляделся по сторонам. Мать моя, так они же все мёртвые! Капитоныч, с которым только вчера курили одну самокрутку на двоих, Саня Рыбак, у которого всегда можно было занять пару грошей без отдачи, потому как пили-то всегда вместе, Артёмка-конокрад, с которым на прошлой неделе воровали куриц на какой-то заимке… Вот они все — лежат, уставившись раскрытыми глазами в чёрное небо, и всё для них закончилось. Да и Коля хоть и живой, но себя живым не чувствует. Как после той свадьбы…

Ну да ладно. Ноги целы, руки целы, а голова… Кому она нужна?

Только вот с головой действительно странные вещи твориться начали. То есть начал видеть Коля такое, что видеть никак не мог. Сначала появилась на тропинке сгорбленная фигура того самого старика-тунгуса, которого они в проводники взяли. Шла фигура странно, качаясь из стороны в сторону и нелепо взмахивая руками.

"Тоже подранили, — решил Коля. — Не повезло дедушке…"

Старик меж тем продолжал размахивать руками, как мельница какая. Он даже светиться начал как бы изнутри странным бледно-голубым светом. И в ответ на его движения вся полная мертвецов прогалина изменилась.

С ужасом Коля наблюдал, как появляются над навесами, где хранились мертвые тунгусы, сначала головы, потом плечи, а затем и полностью тела, точнее, скелеты, обряженные в истлевшие обрывки одежды. Перегнувшись через край помоста, они хватались за столбы и начинали медленно скользить вниз.

Коля понял, что лучше и дальше притворяться мёртвым, потому как мозг его грозил просто-напросто выпрыгнуть из черепа от того, что пришлось увидеть. Он повалился на спину, притворяясь трупом, но в тот же самый момент над ним возникло бледное лицо Капитоныча с вышибленным пулей правым глазом. За плечом Капитоныча маячила бледная рожа Артёмки.

— Мужики, вы чего… — начал что-то объяснять Коля, но его голос сменился хриплым бульканьем. Это старый друг Коли Капитоныч одним ударом вырвал тому горло и припал губами к отверстой ране. Некоторое время над трупом Коли раздавалось только чавканье и пыхтенье копошащихся тел, а затем вся толпа мертвецов, оживлённая магией мёртвого Угулая, двинулась к лагерю Граевского. Там их ждали пища и кровь.

* * *

Леший к своей обязанности часового относился философски. Всё правильно, боец из него никакой. Когда весь отряд звездил красных так, что только брызги летели, Лёха за лошадями присматривал. Слышал выстрелы, пулемётные очереди, но в бой не лез, раз Батька приказал. И то правильно — ну убили бы Лешего прямо сразу, кому бы легче стало?

Потому и к своему назначению на ночной пост в самую длинную смену Леший относился спокойно. Тем более что сюрпризов ждать никаких не приходилось, красные же разбиты, да?

Лёха удобно устроился на вершине большого холма и уже собрался спокойно закурить. Чёрт с ней, с конспирацией, всё равно дым на весь лес от лагеря, потому как Азат, заменивший погибшего Поликарпа на посту кашевара, вознамерился накормить весь отряд чем-то на удивление жареным и вонючим.

Поликарпа Лешему было по-настоящему жалко. Володьку, конечно, тоже, но Поликарпа особенно. Чем-то напоминал он Лёхе его дядьку Степана, такого же основательного, рассудительного, домовитого. Ему бы на хуторе сидеть, хозяйство вести или, если в городе, в лавке приказчиком, цены б ему тогда не было. Но — война. Хотя ни фронт, ни служба у батьки Поликарпа сильно не изменили. Хороший такой мужик был, свой, надёжный.

Остальные, конечно, тоже ребята не промах. Есаул тот же, хоть и языкастый, но до Лешего ему далеко. А вот в бою десятка таких, как Лёха, стоит. Или Азат. Молчит, ухмыляется про себя, но сразу видно: за своих стоять будет насмерть, хоть и иноверец. Про батьку вообще разговора нет, за Граем Лёха готов был следовать хоть в огонь, хоть в воду, хоть под пули, хоть в петлю. И пускай из благородных. Те ведь тоже разные бывают: одни только по проспекту разгуливать горазды да слюни пускать, когда им под брюхо финку суют, а другие навроде батьки — нож отнимут да тебе им же уши и обрежут. Чтоб не озоровал.