– Вы не знаете… Откуда вам знать, каково чувствовать на себе этот взгляд. Он следует за тобой повсюду, и ты понимаешь, что он означает, хотя и не признаешься в этом даже себе, потому что от одной мысли тебя охватывает омерзение. Я думаю, он пытался понять, почему его так тянуло ко мне.
Никла по-прежнему была в трансе. Вдруг она вздрогнула. Мила, не выпускавшая ее руку, почувствовала это.
– Вы из-за этого сбежали из дому? – Горан так настойчиво сверлил Лару глазами, будто готов был клещами вырвать у нее ответ. – А он именно тогда начал убивать?
– Да, скорее всего.
– И потом, когда пять лет спустя вы вернулись?..
Лара Рокфорд рассмеялась:
– Я же не знала. Он обманул меня, сказал, что ему одиноко, что все его бросили. Нажимал на чувства: дескать, я его сестра, он меня любит, и потому мы должны помириться. А все остальное – мои домыслы. Я поверила. Тем более в первые дни он был так нежен, так заботлив. Казалось, от Джозефа, каким он был в детстве, не осталось и следа. Но потом…
Ее то и дело разбирал нервный смех, красноречивее слов говоривший о пережитом насилии.
– Никакой автокатастрофы не было? – предположил Горан.
Лара покачала головой:
– Ему надо было удостовериться, что я никуда от него не денусь.
У всех сжалось сердце от жалости: она была не столько пленницей этого дома, сколько заложницей своей внешности.
– Простите. – Она направилась к двери, подволакивая изуродованную ногу.
Борис и Стерн расступились, давая ей пройти. А потом одновременно уставились на Горана в ожидании его приговора.
Он обратился к Никле:
– Вы готовы продолжить?
– Да, – кивнула монахиня, хотя всем было заметно, как она устала и каких усилий стоит ей продолжение этой процедуры.
Следующий вопрос надо считать самым важным, ведь другого случая задать его не представится, и от ответа зависит не только жизнь шестой девочки, но и в какой-то мере их собственная. Если они не сумеют найти ключ к тому кошмару, что творится уже много дней, то им вечно носить в себе, как проклятие, отпечаток этих событий.
– Никла, спросите, когда он встретил человека, похожего на него самого…
31
Ночью она дико кричала.
Жуткие мигрени не давали ей уснуть. Теперь уже и морфий не снимал внезапных приступов. Она извивалась на кровати и вопила до хрипоты. Былая красота, которую она старалась всеми силами оградить от испепеляющего воздействия лет, исчезла начисто. Она стала вульгарной. Она всегда так тщательно подбирала слова, так изысканно выражалась, а теперь с ней кто угодно мог поспорить в изощренности ругани. Она поливала всех. Мужа, который, правда, быстро убрался на тот свет. Дочь, но та от нее сбежала. Бога, который довел ее до такого состояния.
И только он мог ее утешить.
Он входил к ней в спальню, шелковым шарфом привязывал ее руки к кровати, чтобы она не могла причинить себе вред (а то она уже успела выдрать себе почти все волосы и до крови исцарапать ногтями лицо).
«Джозеф! – словно в забытьи, повторяла она, когда сын нежно гладил ее по голове. – Скажи, что я была тебе хорошей матерью. Ведь это так, скажи мне!»
И он, утирая ей слезы, говорил: да, это так.
Джозефу Б. Рокфорду было тридцать два. До свидания со смертью оставалось восемнадцать. Не так давно знаменитому генетику был задан вопрос, не уготована ли Джозефу та же участь, какая постигла его отца и деда. В то время наследственные болезни были мало изучены, поэтому ответ последовал весьма туманный: вероятность развития синдрома, заложенного с рождения, колеблется между сорока и семьюдесятью процентами.
С той поры Джозеф жил в ожидании этого последнего предела и все остальное воспринимал как «предварительные этапы». Даже такие, как болезнь матери. Ночную тишину в огромном доме то и дело раздирали звериные крики, подхваченные эхом всех комнат. Укрыться от них было невозможно. После долгих месяцев вынужденной бессонницы Джозеф стал ложиться спать с берушами в ушах, лишь бы не слышать этих воплей.
Но и беруши не спасали.
Однажды он проснулся в четыре утра. Ему что-то снилось, но сон забылся. И не это его разбудило. Он сел на кровати и попытался понять – что же.
В доме царила необычная тишина.
Джозеф догадался. Он встал, натянул брюки, свитер с высоким воротом и свою зеленую куртку от Барбур. Выскользнув в коридор, тихонько прошел мимо закрытой спальни матери. Спустился по внушительным мраморным ступеням и через несколько минут оказался на улице.
По длинной аллее добрался до западных ворот усадьбы, через которые обычно въезжали поставщики и обслуга. Это была для него граница мира. Сколько раз они с Ларой в детстве совершали вылазки в эти края. Сестра была совсем маленькая, но ей хотелось продемонстрировать свою храбрость и забраться еще дальше. А Джозеф осмотрительно держался позади. Уже почти год прошел, как Лара уехала и никаких вестей о себе не подает. А он так скучает по ней.