Подснежник (СИ)

Дьюар вздохнул, обвёл взглядом приевшуюся уже комнату. Скупую обстановку могли бы оживить свежие цветы. Да где их было достать в это время года! Ален взял флакон с одеколоном и побрызгал вокруг. Запах подснежников приятно порадовал больного. Жаль, что это были не живые цветы, но зато пахло совсем как от Селестена, о да. Прикрыв усталые веки, Дьюар вдыхал аромат и представлял, что пахнет вовсе не из хрустального флакона, а это Селестен пришёл.

«Он так религиозен, как мне кажется. Нужно спросить его, что он думает о жизни после смерти», — подумал мужчина.

У самого Алена не было определённого мнения на этот счёт. Конечно, церковь утверждала, что всех ждёт после смерти иное существование, сообразно совершённым поступкам. Некоторые клялись, что побывали на том свете и вернулись к жизни, вероятно, вызванные обратно безутешными родственниками. Но сам мужчина с подобным не сталкивался, поэтому был настроен несколько скептически: слишком уж далеко от реальности! Легче поверить в то, что корона возродится, чем в то, что его покойные родственники прохлаждаются в Эдемском саду или вовсе жарятся на адовой сковородке. Да, интересно бы послушать, что Селестен об этом думает.

Слегка запотевшие окна предполагали, что на улице к вечеру похолодало. Может, даже снег пойдёт.

Дьюар смежил веки. На него вновь нахлынула дремота, перемежающаяся с воспоминаниями, переходящая в сон. Эта витая, как лестница, спираль образов, обрывков разговоров и мыслей начиналась с впечатлений того давным-давно прошедшего дня, когда Ален впервые встретился с будущей — а теперь уже бывшей — женой. В первые дни после развода он считал, что она поступила подло, но теперь это казалось вполне логичным поступком. Немногие способны пожертвовать всем ради… А чего, собственно, «ради»?

«Правильно она поступила», — наконец решил Дьюар.

Тот день был весенним и тёплым, неестественно тёплым для начала марта. А потом всё как-то сразу закружилось, завертелось… Смутно помнилась небольшая церквушка с дребезжащим хором и расстроенным органом, что-то пышное и белое… а, это его бывшая-теперь-уже жена… забыла слова клятвы, священнику пришлось подсказывать, а потом ещё и он кольцо уронил… В общем, сплошные дурные предзнаменования! Потому-то брак не удался. Наверное.

В тумане замаячило кувшинообразное рябое лицо отчима. Какие-то отрывочные фразы, невесть откуда пришедшие… Ален видел себя маленьким мальчиком, испуганно глядящим на долговязого гвоздя, угрожающе раскачивающего пальцем. Этого человека он всегда боялся, став постарше — ненавидел: для него это был людоед из страшной сказки. И почему вспомнилось именно это и именно сейчас?

Иногда даже не верится: теперь у него есть двухэтажный дом с замечательным садом, а раньше ютился в жалкой квартирке, которую снимал где-то на окраине… Какая жалость, что теперь Ален не может всем этим воспользоваться! А ведь он никогда по-настоящему не ценил того, что имел. Как жаль, что теперь уже слишком поздно! Вернуться бы, да, вернуться бы в прошлое, зная, что случится в будущем, и прожить эту жизнь заново, не совершая ошибок, не промахиваясь, не впутываясь в авантюры, не прожигая годы! Но время смотрит только вперёд, к сожалению.

…тру-ля-ля, весёлые деньки уходят без-воз-врат-но…

Здоровье хранит неусыпный Аргус. Попробуй, верни потерянное сокровище! Только «попробуй» — произнесено с восходящей интонацией…

Цени что имеешь. Потерянного не вернёшь. И ушедшие не возвращаются. Ага, а вот это уже слишком!

Дремоту как рукой сняло, и Дьюар увидел, что по-прежнему находится в спальне и никого рядом нет. Что-то заскребло железными когтями по стеклу души. Селестен вернётся, и они поговорят о чём-нибудь. Он же пообещал, что останется до тех пор, пока будет ему нужен.

Нужен. Да, нужен, как никто другой. Потребность в общении, — но общении именно с ним, а не с кем-нибудь ещё, — велика. Это не какие-нибудь там пустые беседы с партнёрами по бильярду, когда абсолютно всё равно, о чём говорить, поскольку каждому это совершенно безразлично. В этих беседах каждое слово — даже какой-нибудь злосчастный предлог! — что-нибудь значило. Мужчина многое понял, складывая понемногу, как кусочки единого мозаичного полотна, какие-то фразы, слова, предложения и в целом получая единую картину Мира. Мира как представляет его себе — или хочет заставить поверить, что представляет именно так, а не иначе, — Селестен Труавиль. И вполне вероятно, хочет, чтобы и Ален стал думать так же.

«Ален, мне не по себе, когда вы так смотрите и так говорите…»

Но раз он об этом говорил, значит, он это заметил. А если заметил, значит, наблюдал. А к чему наблюдать, если — рассмотрим такой вариант — человек тебе не интересен? Отсюда рождается вывод: Ален Селестену интересен, это не просто жалость. Может, и вправду дружба? Дьюар вздохнул. В друзьях Селестена он меньше всего хотел бы видеть: слишком тяжко. А вообще не видеть — уж лучше и вообще ничего не видеть и не слышать. И не дышать. И не жить.