Подвал с секретом

– Ты вспоминал брата, и эти воспоминания сводили тебя с ума, заставляя совершать безумные поступки. Не понимаю, как вы прожили бок о бок столько лет, если настолько сильно ненавидели друг друга?

Вопрос был задан провокационный. Гуров надеялся, что несправедливое заявление заставит Верелыгина развязать язык, и не ошибся. Фраза про многолетнюю ненависть его взбесила.

– Да что ты о нас знаешь, придурок?! Мы с братом за всю жизнь ни разу не поссорились, пока… – Верелыгин сам себя оборвал на полуслове. Гуров встревать не стал, но на заметку тему взял. – Если хочешь знать, я, можно сказать, с пеленок его растил. Мать с отцом его работали, а я за няньку был. Добровольно, заметь. И потом, когда он вырос, всегда его опекал. И когда вместе жили, ни скандалов, ни ссор между нами не было. А ты говоришь – ненавидели!

– Поэтому тебе тяжело осознавать, что ты его убил? – Вопрос прозвучал как выстрел. Верелыгин высунулся из окна и плюнул в сторону Гурова. Про оружие он как будто вовсе забыл. – Тогда непонятно, как ты мог решиться на то, что сделал? – Лев сделал вид, что жест Верелыгина его не касается. – Давай рассуждать логически: вы с братом жили душа в душу, пока… не появилась Олимпиада? Я угадал? Это она вас поссорила, внесла смятение в ваши души? Как ей это удалось? Я бы еще понял, если бы ты тоже женат был. Две бабы в одной кухне – та еще беда, но два мужика и одна баба? А! Похоже, нащупал: Олимпиада на тебя виды заимела? Решила, что два брата лучше, чем один? А ты и поплыл. Сперва угрызения совести мучили, потом обида, что такая красотка не тебе досталась, не заметил, как планы строить начал? Сам придумал, как от брата избавиться, или вычитал где?

На этот раз Гуров провоцировал жестко. Он это понимал, но другого пути не видел. «Сейчас он либо заговорит, либо палить начнет, и тогда уже без штурма не обойтись, – размышлял Лев. – Ставлю два против одного, что заговорит. Язык-то чешется, целый год в себе такой груз носит. А у Олимпиады наверняка рыльце в пушку, не станет он ее выгораживать». И точно! Верелыгин завыл, как тремя днями раньше в доме, потом начал сквернословить, точно корабельный матрос, но затем стих, и слова из него рекой полились.

– Ааа, падлааа! На больное давишь, сука! Твари этой имя не произноси при мне, зашибу к чертям! – орал он. Из чердачного окна показалась его голова и тут же исчезла. Затем снова появилась и снова исчезла. Верелыгин метался по чердаку, точно загнанный зверь. – Жалость в тебе есть, паскуда? Душу всю сожгло, а тебе весело? Стерва эта во всем виновата, так и запиши в своем протоколе. Стерва в ангельском обличье. Знаешь, чем она меня взяла? Постелью паскудной, вот чем. Даже не оригинально. Штуки такие вытворяла, тебе и не снилось. А потом на брата капать начала. Мол, ненавидит тебя Димка, вечера не проходит, чтобы он не мечтал о том, когда один в квартире останется. Скорее бы сдох этот ублюдок, так, мол, и говорит. Квартира-то его, по сути. Глупо вышло, но ведь дарственную я ему отписал. Сам отписал, он не требовал.

Какое-то время из окна не было слышно ни звука, затем Верелыгин снова заметался из угла в угол, не мог усидеть на месте, когда про смерть брата рассказывать начал. Способ, каким от брата избавиться, ему Олимпиада подсказала. Невзначай так статейку из старого журнала подсунула, а когда тот заговорил о ней, овечкой прикинулась, мол, в мыслях не держала, у Димки в ящике комода нашла. На брата свалила, а Верелыгин поверил и решил: убить меня хочешь, так сам по своему сценарию и помирай.

День выбрал, позвал брата на рыбалку на дальние озера. Тот согласился сразу. Верелыгин тогда еще удивился, думал, долго уговаривать придется. Потом уже дошло, что брата Олимпиада по тому же сценарию окучивала. Приехали на озеро, выпили изрядно, чтобы неловкость снять и страх притупить. Разговор про Олимпиаду зашел. Серега брату и ляпни, что жена его с ним спит. Что тут началось! До драки чудом не дошло. Димка кричал, что убьет Серегу. Пусть не сегодня, но непременно убьет. Вот с Олимпиадой разберется и за брата возьмется.

Может, и убил бы, да действие алкоголя не рассчитал. Рвать его стало нещадно, ослабел так, что Сереге его в палатку тащить пришлось. Уложил спать, предварительно снотворным напоив, которое ему Олимпиада посоветовала. Когда брат уснул, пошел на озеро, запутал снасти в прибрежных камышах, туда же и брата отнес. Тот так и не проснулся, пока брат его топил. Когда уже захлебываться стал, глаза открыл и на брата так жалобно посмотрел. Только поздно опомнился, обратной дороги для него не осталось. Почему? Да потому что то, что испытал Серега, когда брата убивал, во сто крат круче героина оказалось, и остановиться он уже не мог.