– Господин Баптист! – Лицо молодого полицейского побагровело. – Вам нужно спуститься, быстро! Ваш сын потерял сознание!
Только. Не. Это. Снова.
Вехтер крепко держал мальчика, пока не уверился, что тот не соскользнет с подушек на пол. Что он сделал не так? Оливер хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Он не испытывал недостатка в воздухе, наоборот, воздуха было слишком много. Вехтер положил руку ему на плечо. Хлопчатобумажная ткань футболки Оливера промокла насквозь от пота.
За спиной послышался шум торопливых шагов и голоса: кто-то спускался по лестнице.
– Как это произошло?
– Понятия не имею…
– Я до самого верха дойду, я позабочусь о том, чтобы вы…
– Да просто досчитайте до десяти и успокойтесь!
– Где он? – Ханнес толкнул Вехтера локтем в бок. – Благословеннатымарияматерьбожья, что это случилось с тобой, а не со мной.
Он наклонился к мальчику.
– Мне вызвать скорую? – спросил один из полицейских.
– Да, – ответил Вехтер.
– Нет, – произнес Баптист.
– Есть поблизости бумажный пакет? – Ханнес обернулся к Баптисту, но тот стоял посреди комнаты, зажав ладонью рот, и не двигался.
– Так мне вызывать скорую или нет? – снова спросил полицейский.
– Нет! – крикнули Баптист и Ханнес одновременно.
Вехтер полез в карман, вытащил вчерашний сливочный крендель и протянул бумажный пакет Ханнесу. Ханнес прижал его к носу и рту Оливера. Интенсивность дыхания мальчика снизилась. Его глаза были прикрыты.
Ханнес взял его руку и принялся двигать ею в такт дыханию. Он говорил очень нежно, словно укачивал младенца:
– Спокойненько и неспешненько. Вдох и выдох. Мы тут. Вдох и выдох. Михи, подними ему ноги. Спокойненько. Вдох и выдох.
Вехтер схватил ноги Оливера, они оказались тяжелыми. Мальчик одеревенел, словно труп. Каждый мускул его тела напрягся.
– Это всего лишь паническая атака, – сказал Ханнес.
Вехтер повернулся к Баптисту:
– С ним уже такое бывало?
Баптист провел рукой по волосам и кивнул.
– И вы вызывали доктора?
– Он этого не хотел. Что мне оставалось делать?..
Они не могли просто так оставить мальчика, только не с этим беспомощным мужчиной, который не в состоянии даже прикоснуться к собственному сыну.
– Ему бы в больницу, – произнес Вехтер.
Мальчику прежде всего нужно было выбраться из этого дома.
Баптист покачал головой, все еще держа руку в волосах. Он выглядел так, словно хотел отвинтить свою голову от шеи.
– Ситуация под контролем…
– Вашему сыну нужна помощь. Профессиональная помощь. Что вы будете делать, если он снова потеряет сознание?
– У нас все под контролем. – Баптист говорил все громче, его голос почти срывался. – Вы это поняли? Не вмешивайтесь. Все, что ему нужно, – это семья. А семья для него – это я. Я!
Вехтер подошел к Баптисту вплотную и остановился всего в нескольких сантиметрах от его лица.
– Ему стоит отказаться от такой семьи. Мы временно задерживаем вас за нанесение тяжких телесных повреждений. Вы под серьезным подозрением в совершении преступления: вашего сына избили двадцать первого января.
– Нет.
Все повернулись к Оливеру. Он приподнялся. Его губы совсем побледнели, но голос был твердым:
– Убирайтесь и оставьте наконец нас в покое. Он ничего не сделал. Мой папа и пальцем меня не трогал.
Стопка листов шлепнулась на стол Элли всего в нескольких миллиметрах от чашки с чаем. Хранитель Молчания развернулся и направился в сторону двери.
– Искуситель! – крикнула она ему вслед. Он оглянулся и послал Элли воздушный поцелуй, в ответ она показала ему средний палец.
Она попыталась встать с офисного кресла, но оно стало подниматься вместе с ней. Будь проклят тот день, когда она заказала стул с подлокотниками! Ее засмеют, если она пойдет на попятную, теперь придется каждый день ходить с синяками на бедрах. Для кого они вообще делают такие стулья? Может, для десятилетних детей? Она рывком освободилась от хватки подлокотников и взглянула на Ханнеса и Вехтера, которые стояли перед Элли с каменными лицами. Но в следующую секунду они покатились от хохота.
– Жаль, что у меня нет с собой видеокамеры, – сказал Ханнес.
– Хорошо, что я хоть чем-то смогла развеселить вас в этот день, вы – герои трудового фронта. Один подозреваемый падает в обморок, а потом обеспечивает другому алиби. Вас великолепно развели.
– Ничего такого не помню. – Улыбку Ханнеса как ветром сдуло. – Я не понимаю этого парня. Я просто его не понимаю. Может, женщины его поймут?
– Я бы сказала так: собака не станет кусать руку, которая ее кормит. – Элли подняла свой отчет. – Однако я не намного успешнее вас. Я нашла загадочного художника. И хороших новостей нет.
– Он мертв?
– Нет, но лишь чуть лучше. Он по ту сторону добра и зла, с мозгами не в порядке. Или он делает вид, что это так. В его комнате висит как минимум тридцать вариантов картины, которую мы забрали из квартиры убитой. Точные копии. Старик ничего не рисует, кроме этого. Изо дня в день.
Элли вздрогнула, когда вспомнила об этой комнате.
– Ты смогла у него что-нибудь разузнать?