Подвал. В плену

Сделав несколько попыток, он все же дозвонился до госпожи Вестерманн из управления по делам молодежи. Она тоже работала сверхурочно.

– Как всегда, – вздохнула она. – Что у вас там так булькает?

– У нас новая кофе-машина.

– Очень уютный звук. – Он мог даже по телефону ощутить ее теплую улыбку.

– Вам удастся выцарапать мальчика из родительского дома?

– Это нелегко. Я ведь всего лишь опекун – представитель в судебном деле. Он должен одобрить взятие под опеку. Если ни сын, ни отец не согласятся, у нас будут связаны руки.

Этого он и боялся.

– А вы не можете просто забрать его с собой?

– Тогда нам придется поместить его в закрытое учреждение. Но для этого необходимо решение семейного суда.

– Все так сложно? А если еще что-нибудь случится? Речь ведь идет не о паре оплеух, а о мальчике, которого избили до полусмерти.

– Поверьте мне, из-за пары оплеух мы даже компьютер запускать не станем. Хотя я это охотно сделала бы. – Она вздохнула. – У меня есть соответствующие указания. Не сомневайтесь.

– И как долго это может продолжаться?

– О господи… – Если бы она могла ответить Вехтеру на этот вопрос! – Нам потребуются заключения от вас, от нас, от врача…

Могут пройти недели, а тем временем Баптист использует все возможные юридические ресурсы, которые у него еще есть в наличии. И Оливер будет держаться отца, это бесспорно.

– Он по своей воле не уйдет. Вы же его видели.

– О да, – тихо ответила она. – Вы сильно не надейтесь.

– Да мне надежда не нужна – она нужна мальчику.

– Каждому нужна надежда, господин Вехтер.

Вехтеру стало жаль, что разговор закончился. Он охотно предложил бы ей выпить кофе из своей кофе-машины.

Несколько оплеух… За время службы Вехтер повидал множество весьма отвратительных личностей. Его желудок больше не выворачивало наизнанку, и они больше не снились ему по ночам, они расплывались в памяти смутным туманом человеческой злобы. Нормальность была хуже. Потому что все всё делали нормально. Небрежность фразы «иногда у него рука срывается». Совершенно обыденная жестокость.

«Дали по рукам, это ведь не повредит».

«У меня бы он получил по заднице».

«Сейчас ты подзатыльников заработаешь».

«Вот погоди, папа придет домой, он тебе задаст».

И у этих детей еще было счастливое детство. Тут речь не шла о сломанных ребрах. Вехтер закрыл документы. Было уже поздно, и от света настольной лампы слезились глаза. Если бы он завтра утром спросил, кто может рассказать истории о побоях и унижениях, и все при этом отвечали бы честно, сколько человек подняло бы руки? Каждый второй? Каждый третий? Что считается нормальным за закрытыми жалюзи?

Ханнес вернулся с папкой под мышкой.

– Скажи-ка, Ханнес, а тебя в детстве лупили?

– Как ты об этом узнал?

Папка выскользнула и упала на пол. Ошеломленный Ханнес уставился на Вехтера. Ого! Это наверняка не та тема, которую можно просто так обсуждать за письменным столом, как погоду.

– Я имел в виду… Извини. Это меня, конечно, не касается.

– Я был в католическом интернате.

– Мне очень жаль… – Вехтер отвел взгляд. – Я об этом не знал.

Ханнес кое-как собрал стопку старых документов и прижал их к груди.

– Да без проблем. Я пойду к шредеру, утилизирую эти бумаги.

– Давай.

Здесь не из кого веревки вить.

Кофе-машина снова понемногу начинала щебетать. Он подождал еще несколько минут и, сдавшись на сегодня, отправился вниз к кофейному автомату. На этаже не было слышно ничего, кроме жужжания кофейного автомата и треска шредера. Наверное, они с Ханнесом остались одни, может, не только на этаже, но и во всем здании.

За свое короткое детство он не получил ни одной затрещины, разве что от коровы Ирмгард, которая впечатала его копытом в стену коровника. Но это не считается. Упокой Господь ее стейки.

«Собственно…» – подумал он и бросил монету в один евро в кофейный автомат. Лязг металла о металл прозвучал необычайно громко.

«Собственно…» – подумал он и поставил свою чашку на липкую решетку.

«Собственно…» – подумал он, наблюдая, как в чашку льется кофе, а потом с бульканьем иссякает. Шредер ненадолго умолк, и в воцарившейся тишине было что-то бестактное.

Собственно, он должен быть счастливым человеком.

Глава 9

Снег кающихся

Сегодня ночью Лили ему не снилась. А привиделись Ханнесу маленькие ножки на мраморной плитке, холодный сквозняк в галерее со сводами, обдувающий штукатурку. Мальчики в пижамах, которые мерзли и сонно моргали, стоя рядом в колонне по два. И над всем этим – шепот.

«Тс-с-с-с, тс-с-с-с!» Тише, ведь если кто-то не будет стоять тихо, то накажут весь класс. «Тс-с-с-с, тс-с-с-с». Тише, чтобы кого-нибудь не схватили и не выволокли из строя. Это был тот самый момент перед пробуждением, когда Ханнес уже понимал, что видит сон, и мог им управлять.

Ну хватит.