Подвиг доктора Бушуева

«Дурачок дурачком, а о спасительной справке не позабыл», — думал о фельдшере Безродный. Простоватый и, по его твёрдому убеждению, недалёкий фельдшеришко был человеком безотказным и услужливым, и это нравилось доктору Безродному. Иногда, если Фёдора Ивановича надолго вызывали в немецкий госпиталь, доктор жаловался Николаеву:

— Что-то голова побаливает.

— А вы отдохните, Матвей Тихонович, — дружелюбно советовал фельдшер. — Я за вас и обход сделаю, и амбулаторный приём проведу. Не беспокойтесь, все будет в порядке.

Вот и сегодня. Сославшись на недомогание, доктор Безродный ушёл из больницы.

Фёдор Иванович торопился к амбулаторному приёму, но когда он пришёл в больницу, там было пусто: Николаев и Майя справились без врачей.

— А разве Матвей Тихонович опять ушёл? — спросил он.

— Удалился, — ответил фельдшер. — Голова, говорит, разболелась.

— Что-то часто она у него побаливать стала.

— Причина известна — сагмогонка, — сказала Майя.

Но в следующую минуту они забыли о докторе Безродном. Как всегда, Майя принесла свежую сводку Советского Информбюро, и Фёдор Иванович, сияя, восхищённо говорил:

— Вот это радость! Вот это подкрепление духа! Нет, вы только послушайте, — и он снова читал, перечитывал сообщение «В последний час» о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы, о разгроме под Москвой войск хвалёных гитлеровских генералов Гоота, Хюпнера, Гудериана. — Ничего не скажешь — молодцы наши, — оживлённо продолжал он. — Это, друзья мои, только начало. Ты, Майя, осторожненько сообщи нашим больным о разгроме немцев. Добрая весть — хорошая помощница в лечении.

В этот же вечер выписывался из больницы лётчик Казаков. Уже давно было решено переправить его к партизанам. Наташа заранее принесла ему одежду, планшет, оружие, и сегодня сама всплакнула, бедняжка, перед разлукой. По всей вероятности, понравилось ей ходить с передачами к больному. Сперва она смущалась и краснела, когда её называли женой Казакова, а потом привыкла. Сейчас она вместе с лётчиком вошла в тесную приёмную к доктору Бушуеву.

— Покажитесь, покажитесь-ка, Сергей Дмитриевич. Молодчина! Выкарабкались мы с вами из тяжелейшего состояния. Да что там «выкарабкались», выскочили! — возбуждённо говорил Фёдор Иванович, оглядывая окрепшего статного лётчика.

— Спасибо, Фёдор Иванович, — взволнованно заговорил тот. — Хороший вы, настоящий русский человек. Я никогда не забуду вас…

— Ну, что вы, Сергей Дмитриевич… Лечение — это моя специальность, учился для этого.

Ночь стояла холодная, сырая и тёмная, но фельдшер Николаев шёл уверенно, пробираясь по каким-то дворам, развалинам, глухим переулкам. За ним бесшумно, как тень, спешил Казаков. Они благополучно — выбрались на окраину, осталось только миновать последние дома, а там — городское кладбище, за кладбищем спуск к речной пойме, а дальше спасительные кусты и лес… В лесу, в условленном месте, их должен поджидать человек из партизанского отряда.

И вдруг, как из-под земли, выросли два полицейских — патрули.

— Стой! Кто идёт?

— Не видишь, свои, — ответил Николаев.

— Кто «свои»? Куда?

— Да вон в ту хату за самогонкой. Говорят, самая лучшая…

— Знаем, за какой самогонкой. Отведём в полицию, там тебе покажут самогонку.

— Подумаешь, полицией запугал, — рассмеялся Николаев. — Да мне, может, сам начальник полиции господин Ягнёнков кум и сват, может, для него стараюсь, — Николаев говорил всё это с непринужденной беззаботностью, как будто и в самом деле начальник полиции предатель Ягнёнков с ним на короткой ноге, а в действительности мозг сверлила тревожная мысль — что делать? как быть? В полицию идти нельзя: у Казакова нет документов, а в кармане пистолет. У него, Николаева, есть надёжный пропуск, но в кармане тоже оружие. Полиция — это провал, это тюрьма и расстрел. Конечно, нужны только два выстрела, чтобы снять патрулей, но стрелять можно только в крайнем случае, когда не будет другого выхода.

Видимо, услыхав имя своего начальства, патрули заколебались.

— Ну, чего испугались, подходите, берите да ведите в полицию. Струсили? Вот я доложу господину Ягнёнкову, какие вы смелые, — с издёвкой продолжал фельдшер.

— Руки вверх! — крикнул один из полицаев.

— Ну, чего кричишь, чего людям спать мешаешь. Нужно тихо, понимаешь, тихо. Руки поднять? Пожалуйста. Какую сперва хочешь? Левую? Начну с левой.

— А я правую подниму, — отозвался понятливый лётчик.

Осмелевшие предатели подошли вплотную.

— Шагом марш, там разберёмся, там… — Но полицейский не договорил. Он рухнул от неожиданного и сильного удара, рядом повалился, как подкошенный, и его напарник.

— Порядок, — удовлетворённо шепнул Николаев. — Теперь, друг, бежим.

Через несколько минут они уже миновали кладбище.

— Ну, как? — еле переводя дыхание, спросил лётчик.

— В норме. А у тебя?

— Чистое небо.

— В отряд придёшь не с пустыми руками. Две винтовки — хороший подарок…