Подвиг Магеллана

О том, что пробудило его интерес к фигуре великого мореплавателя, Цвейг рассказал во «Введении» к книге. От благ комфорта, которые дарует современная цивилизация на океанском лайнере, мысль писателя устремляется к «первым плаваниям тех смельчаков, что впервые открыли для нас эти необъятные моря, открыли мир, в котором мы живем... Попробуй представить себе, как они на крохотных рыбачьих парусниках отправлялись в неведомое, не зная пути, затерянные в беспредельности, под вечной угрозой гибели, отданные во власть непогоды, обреченные на тягчайшие лишения... Невзгоды сопутствовали им, тысячеликая смерть обступала их на воде и на суше, им угрожали люди и стихии; месяцы, годы — вечно эти жалкие, утлые суденышки окружены были ужасающим одиночеством. Никто — и они это знали — не может поспешить к ним на помощь, ни один парус — и они это знали — не встретится им за долгие, долгие месяцы плавания в этих не вспаханных корабельным килем водах, никто не выручит их из нужды и опасности, никто не принесет вести об их смерти, гибели». «Мысль о безымянных героях» неотступно преследовала Цвейга, и более всего поразил его подвиг Магеллана, «непревзойденный в истории познания нашей планеты». Погрузившись в изучение написанного о мореплавателе и его эпохе, он убеждается, «сколь малым и малодостоверным было все ранее рассказанное об этом геройском подвиге». Вдохнув в «малое и малодостоверное» жизнь, поэзию, строго следуя при этом фактам истории, Цвейг создает «сказку жизни», роднящую «Подвиг Магеллана» с творениями Гомера, Ханса Кристиана Андерсена или Максима Горького, его «Сказками об Италии». «Ибо в то время как я, в соответствии со всеми доступными мне документами, по мере возможности придерживаясь действительности, воссоздавал эту вторую Одиссею, — пишет он, —  меня не оставляло странное чувство, что я рассказываю нечто вымышленное, одну из великих грез, священных легенд человечества. Но ведь нет ничего прекраснее правды, кажущейся неправдоподобной!»

Цвейг трудился над книгой как настоящий ученый-исследователь. Сохранились выписки, сделанные на разных языках (Цвейг владел французским, итальянским, английским, испанским, португальским, латинским). Для него оказывается недостаточным одно из самых богатых в мире книжных собраний библиотеки Британского музея, где была сосредоточена основная литература по теме, где находился главный источник — первое издание книги Антонио Пигафетты, участника и историографа кругосветного путешествия. Цвейг пишет в Вену издателю Херберту Райхнеру, обращаясь с просьбой разыскать книгу Франца Р. фон Визера «Магелланов пролив и континент Австралии на глобусе Йоханнеса Шёнера», вышедшую в 1881 году в Инсбруке. Он едет в Италию, где работает в библиотеке Амбросиана в Милане. 28 января 1937 года сообщает Фредерике из Неаполя об окончании второй редакции «Подвига Магеллана» и о том, что в Лондоне приступит к третьей. Весной Цвейг заканчивает работу, но не торопится публиковать книгу. Он ждет выхода в Лиссабоне второго выпуска документального труда виконта де Лагона о кругосветном путешествии (первый выпуск был посвящен биографии Магеллана), «чтобы далеко опередить всех других в фактах и знать последние результаты» научных изысканий. Не дождавшись его выхода, Цвейг устанавливает связь с ученым, который делится необходимой для писателя информацией. Затем, по желанию Цвейга, рукопись его книги передается для научной оценки видному специалисту по веку географических открытий профессору Венского университета Ойгену Оберхуммеру.