Подвиги Ахилла

— Да, да! — с волнением подхватил Гектор, не только не возмущенный, но, казалось, обрадованный этими дерзкими речами Пелида. — Да, я слышал об этом… Это говорил не только Хирон. К моему отцу давно, еще до начала войны, приезжал один старик. Из Сирии. Он долгие годы был жрецом, а вот в Сирии, в Египте, или в другой стране, я не запомнил. Он говорил, что жрецы древних стран знают многие тайны, которых никогда не открывают простым людям. И что они знают о Боге, создавшем мир. Когда–то Он приходил к людям и говорил с ними, и являл им Свою волю. Но они не послушались… Я еще думал: как же может быть такое — Он все создал и всем повелевает, а люди могли Его ослушаться?

— Хирон это объяснял! — воскликнул Ахилл. — Все, весь мир живет по одному Закону, и ничто в этом мире не устроено плохо. Но людям Он дал право делать по–своему, дал право выбирать.

— Для чего? — в недоумении прошептал Гектор. — Чтобы мы делали зло?

— Чтобы мы выбрали добро. Хирон сказал, что, наверное, Он хочет научить нас самих выбирать. И мы столько страдаем для того, чтобы увидеть: зло ведет в никуда. Я не понимал этого.

Гектор привстал, потянулся к чашке с молоком, но Пелид сам быстро взял ее и подал раненому. Тот отпил несколько глотков и какое–то время молчал.

В отверстие грота входили косые лучи заката. Лес темнел, оглашаясь таинственными вечерними голосами. Сумрак наползал и сгущался, и первые светляки уже проступали пятнышками неясного зеленоватого света под самой темной и густой тенью. Цикады было умолкли, но тут же грянули густо и стройно, и прочие звуки ночи показались много тише среди их бесконечной и торжественной песни.

— Ты с кем–нибудь пытался об этом говорить? — тихо спросил Гектор.

— Да. — Ахилл кивнул — Я говорил Патроклу.

— И что он сказал тебе?

— Что это опасно думать и говорить. Что боги или духи, кто бы они ни были, станут вредить нам, если поймут, что мы знаем о них больше, чем следует. И что история создания мира из хаоса не похожа на то, о чем говорил Хирон.

— Так думают все, — со вздохом сказал Гектор и снова отпил молока. — И ты не переубедил его?

— Нет. Я перестал об этом говорить. Но теперь, — нерешительно сказал базилевс, — теперь Патрокл думает иначе. Он говорил мне о добре и зле почти то же, что Хирон, хотя никогда с ним не беседовал.

— Теперь?! — Гектор расширенными глазами посмотрел на Пелида. — Когда — теперь?

— Несколько дней назад, — ответил Ахилл. — Он приходил ко мне.

— Всемогущие боги! — воскликнул Гектор. — К тебе приходил мертвец, а ты так спокойно это рассказываешь?!

Ахилл усмехнулся.

— Я не так сказал, как должно было сказать. Просто я видел его во сне. Но видел так ясно, будто и вправду он сам мне явился.

Троянец перевел дыхание.

— И что он говорил?

— Я не все запомнил, — базилевс уже жалел, что заговорил об этом и привел раненого в такое возбуждение. — Одно я помню: он сказал, что если бы я тебя убил, ему ТАМ стало бы хуже.

— А может быть, — проговорил Гектор, пристально вглядываясь при свете очага в лицо героя, — может быть, ты просто сам перед собою пытаешься оправдать свою слабость и потому видишь такие сны?

Троянец ожидал гневной вспышки в ответ на свои слова, которые могли показаться базилевсу обидными. Но тот вдруг рассмеялся.

— Это в чем же, по–твоему, я проявил слабость, а? В том, что не добил раненого? Нет, Гектор! Слабостью было протащить тебя по равнине за колесницей, потому что это была уже даже не месть — разве мертвым мстят? Слабостью было отвергнуть твою просьбу, когда ты, умирая, просил отдать твое тело родным для погребения. А потом я сумел проявить силу. Но моя ли она, или ее дает Тот, о ком говорил Хирон… кто знает?

Он снова привстал и поворошил дрова в очаге, собираясь заняться ужином.

— Ночь будет влажная. Дождя нет, но воздух сырой. Я укрою тебя плащом и зажгу светильник.

— Ты останешься? — с надеждой спросил Гектор. — Не пойдешь в лагерь?

— Не пойду.

— Спасибо тебе. Не то от этого ожидания у меня помутится разум!

— Пожалуй, и у меня тоже…

И Ахилл, отвернувшись, принялся прилаживать над треножником вертел.

Глава 9

Ночью усилился ветер. Он нагнал с моря тучи, и редкий, тяжелый дождь прошуршал по лесу. Где–то, очень далеко, несколько раз раскатился гром, но гроза не приблизилась, ушла в сторону, и только порывы сырого морского ветра все так же раскачивали стволы и кроны деревьев. Все лесные голоса смолкли, не слышно было ни птицы, ни зверя, лишь глухой треск и шепот, а то будто невнятные стоны доносились отовсюду и ниоткуда…

Гектор, сломленный тревогой и слабостью, к полуночи заснул, Ахилл же лежал без сна, вслушиваясь в непогоду. Он не боялся этих звуков, привыкнув к ним с детства, хорошо умея их различать. Но сейчас ему живо представлялось, как жутко должно быть там, на пустынном горном склоне, отряду Агамемнона. Не найдя подземного хода, ахейцы наверняка не решились двинуться в обратный путь ночью, а палаток у них с собою не было, и теперь они жгут костры под наспех сооруженными навесами из ветвей, а ветер срывает эти навесы, валит жерди, задувает пламя…