Вот перед носом катера вырастал очередной пятиметровый вал зеленой воды, грозя накрыть его всей своей тяжестью и отправить прямиком на дно. Чтобы взобраться на этот водяной вал, катеру надо было дать полный ход вперед, иначе волна слишком далеко отшвырнет суденышко и вправду еще, чего доброго, накроет всей своей массой. Стоя за штурвалом, Шамседдин переводил ручку в секторе газа на максимум оборотов. Расположенный внутри корпуса судна дизель натужно рокотал, из выхлопной трубы вырывались едкие выхлопные газы. Катер проворно взбирался на белеющий пеной гребень волны – и тогда перед стоящим за штурвалом его хозяином открывалась великолепная панорама бушующего моря, горизонты которого скрадывались низко нависшими темно-синими тучами, сыпавшими ледяным осенним дождем. Но впереди катера в тот же миг открывалась зеленая бездна, столь же страшная и угрожающая, как и отвесная стена перед тем. Скатываясь с высокой волны, надо было замедлять ход, иначе, зарывшись носом в морскую пучину между двумя водяными валами, можно было погрузиться так основательно, что и не вынырнуть обратно совсем. Поэтому Шамседдин переключал гребной винт катера на задний ход, снова давал дизелю полный газ, снова двигатель натужно рокотал в недрах корпуса судна, вращая винт на этот раз уже в обратную сторону.
Кроме того, Шамседдину приходилось держать курс к берегу, и этот курс пришелся по диагонали к движению волн. Поэтому взбираться на волну следовало как бы по косогору, наискосок, в то время как скатываться с нее надлежало строго перпендикулярно, чтобы ткнуться носом в глубокую яму между водяными валами точно поперек волны, иначе велик был риск опрокинуть катер. Стало быть, кроме ручки переключения заднего и переднего хода и рукоятки газа, Шамседдину надо было еще и постоянно крутить штурвал, направлять свое суденышко на нужный курс, непрерывно сверяясь с бегающей из стороны в сторону стрелкой компаса.
Курс Шамседдина лежал строго на север. Поначалу он направил было свой катер на северо-восток, намереваясь обогнуть далеко выступающий в море Апшеронский полуостров, на котором, как известно, располагались столица Азербайджана Баку и вся основная масса каспийских нефтяных промыслов. Однако вскоре, поняв, что налетевший так внезапно шторм быстро крепчает и через него на катере не пробиться, после двух часов изматывающей борьбы со стихией Шамседдин смирился, решил, что миновать Баку ему не хватит сил. Поэтому ему оставалось только идти к азербайджанскому побережью, чтобы там где-нибудь в тихой заводи на мелководье укрыться от шторма. Американский профессор ихтиологии прекрасно отдавал себе отчет в том, какую опасность это для него представляет. Встречи с азербайджанскими пограничниками на берегу не миновать. Те, правда, в первую очередь заподозрят в нем браконьера. Но, не найдя рыбы, решат прицепиться к документам, которых у Шамседдина оказывалось подозрительно много для нормального американского ихтиолога, мирного профессора Бостонского университета. За проверкой документов последует встреча с представителями азербайджанской госбезопасности. Все это было крайне опасно.
Но Шамседдин понимал, что в море ему больше не выдержать, не дотерпеть до конца шторма, который запросто может бушевать несколько суток. Он с тревогой посматривал на прибор, показывающий количество горючего в топливных баках. Шторм съедал много солярки, особенно если соотнести его с пройденным расстоянием. Запас топлива, что прежде хранился в канистрах, принайтованных к палубе, теперь уже подходил к концу. И для пополнения его так или иначе пришлось бы идти к берегу и заходить в какой-нибудь порт, какой бы опасной и непредсказуемой ни казалась эта авантюра.
Время шло, и каждый раз, взбираясь на гребень очередного зеленого водяного вала, Шамседдин с тревогой вглядывался в туманную даль бушующего моря. Он тщетно пытался различить там, в неясной мути смешавшейся водной стихии и облачного неба, очертания низкого азербайджанского берега. Шамседдин понимал, что низменный, в некоторых местах заболоченный берег Каспия откроется лишь в самый последний момент, когда подойдешь к нему вплотную – и в этом таилась большая опасность. Конечно, его катер сидел в воде мелко, и днище у него было плоское. Но у совершенно незнакомого берега, без точного знания глубин вероятность сесть на мель, зацепиться и увязнуть винтом где-нибудь на песчаной косе или ткнуться днищем о случайный, торчащий из воды камень или забитую в морское дно сваю оставалась высокой. Это означало бы для Шамседдина катастрофу.
Кроме того, смутные подозрения все настойчивее шевелились в голове у американского ихтиолога. Он уже пять часов сражался с бушующим морем. По такой погоде определить количество пройденных миль трудно, почти невозможно, берег по-прежнему скрывался в туманной дымке бушующего моря, хотя его очертания давно уже должны были показаться. Это обстоятельство сильно смущало Шамседдина.