Поэты и цари

Потом я вспомнил «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова с «Гаврилиадой» Ляписа-Трубецкого. Я насторожился. После были заново обнаружены в «Золотом теленке» пятистопный ямб Лоханкина («Варвара, самка ты, тебя я презираю…») и бендеровский «Торжественный комплект». В нем рекомендовались существительные «стяг», «вал», «поступь» и глаголы «взметаться», «рдеть» и «грозить». Мои опасения усилились. Я начал понимать, что имею дело с фантастической халтурой, которую ловкач Горький сбыл по хорошей цене впечатлительным гимназисткам во время «революционного» угара.

Я попробовал написать в том же духе. Это оказалось до обидного просто. Пользуясь этой методой, можно писать пафосные стишата на любую тему. Хоть про опорос свиней, хоть про подвиг народа при строительстве чего-то там в Сибири. Я вспомнил бесконечные пионерские линейки и слеты, где, писаясь от восторга, толстые тетеньки в пионерских галстуках пичкали нас бездарными монтажами, слепленными на манер горьковских виршей…

Да что тут говорить, вот переложение «Песни о Буревестнике», которое я состряпал, пользуясь известной методикой, буквально за десять минут:

В Альпах, сидя с кружкой пива, Ленин банду собирает. Между бандой и Россией гордо реет Максим Горький в сапогах, в косоворотке.

То крылом Москвы касаясь, то стрелой взмывая к Капри, он кричит, и Ленин слышит: «Резать, всех поставить к стенке!»

В этом крике – жажда власти! Дурь расейскую родную и уверенность и глупость слышит Ленин в этом крике.

Работяги тяжко стонут, – стонут, мечутся в России и куда-нибудь в глубинку спрятаться уже готовы.

И крестьяне тоже стонут,

 – им, крестьянам, недоступно наслаждение убийством, треск «максима» их пугает.

Умный купчик быстро прячет все, что нажито – в офшорах… Только глупый Максим Горький реет смело и свободно над трясущейся Россией!

Все мрачней и хуже дело обстоит в стране несчастной, и поют ей отходную те, кто что-то понимает.

Вот финал. Весной, в апреле, приезжает в Питер Ленин. Вот охватывает Ленин стаи упырей и воров и бросает их с размаху в дикой злобе на Россию, разбивая в пыль и брызги жизнь привычную, простую.

С криком реет Максим Горький, черной молнии подобный, ни хера не понимая, что Россия умирает.

Вот он носится, как демон, – дурачок в косоворотке, – и смеется и рыдает… Все к тому, что Горький спятил.

В этом крике и рыданьях все давно усталость слышат, и Максимка сам не верит, что не скроют тучи солнца, знает, что большевики надолго.

Ветер воет… Гром грохочет…

Синим пламенем сгорают золотые грезы детства. Все мечты о лучшей доле, о свободе тихо гаснут. Как кладбищенские духи, вьются в голове надежды, исчезая, растворяясь в мутной пелене навеки.

Крови! Сколько будет крови!

Это старый Максим Горький тихо думает в постели и жалеет, что однажды гордо реял, как придурок. Спи спокойно, старый дурень.

Вот такие вот дела… Сравните, кстати, с оригинальным текстом: