Поэты и цари

И тут начинается война. Пахнуло катастрофой, и все стало серьезно: уже навсегда. Наташа определяется сестрой милосердия в лазарет. Так поступали все дамы из общества, даже царица и царские дочери, великие княжны. Алексей едет на фронт корреспондентом «Русских ведомостей». Он понюхал пороху и многое понял. Но приехал в отпуск и… сделал предложение Марго Кандауровой, ничего не сказав Наташе. Вечерами Алексей встречал Марго в Большом, а потом ехал к Крандиевским, уже ночью. Наташа с младшей сестрой Дюной ждали его. Дюна рисовала, Наташа музицировала и прекрасно пела. Вот вам и сестры Катя (Наташа) и Даша (Дюна) из будущего «Хождения по мукам». Последние дни старого мира, исполненные очарования, изящества, беспечности, искусства и счастья. «Последнего пира последняя просьба: спой, Мэри, спой».

Наташа пела как ангел. Однажды Толстой даже притащил в этот дружеский дом Марго. Наташин муж, адвокат Волькенштейн (Катин муж из романа тоже был адвокатом!), был оскорблен, а ему бы радоваться. Ведь Марго разорвала помолвку, а Толстой перешел к последней атаке на Наталью. Никто в Москве не понял, на ком граф женится. Один генерал, крестный отец Марго, заехал к писателю поздравить свою крестницу. А встретил в гостиной Наталью. Он сослепу решил, что его крестница так выросла и ее глаза из черных сделались голубыми…

Но Алексей Николаевич не ошибся: семья с Наташей получилась. Она была кротка, она умела любить, она бросила ради мужа писать свои неплохие стихи, чтобы не задеть и не затмить.

В 1915 году появляется рассказ «В гавани»: всплеск тоски, разочарование в декадансе, смерть старого поэта, явление Иисуса. «Дай же ты всем понемногу и не забудь про меня». А в 1916 году выходит умный и нежный рассказ о шпионке, русской Мата Хари: «Прекрасная дама». «Алмаз» уже «горит издалека», золотая жила близко.

В 1917 году у Толстых родился сын Никита, герой двух повестей, потом Дмитрий. Никита доживет до 1994 года, а Наталья – до 1963-го. Они увидят желтое собрание сочинений… Никита женится потом на дочери переводчика Лозинского Наталье. У них будет семеро детей, в том числе и наша современница Татьяна Толстая, автор талантливой и страшной антиутопии «Кысь» (видны дедушкины гены). Мир тесен, особенно мир искусства. Чужие здесь не ходят.

В семье Толстых будут жить приемный сын Федя, сын Крандиевской от первого брака, и та самая Марианна, дочь графа от Софьи Дымшиц. И вот – Октябрьский удар грома. Нет больше начинающих, подающих надежды. Надежд уже нет, и является Мастер во всей своей холодной зрелости, силе и славе. Для него катастрофа – путь к познанию. Он вполне разделяет взгляд Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, его призвали всеблагие как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, он к их столу допущен был и заживо, как небожитель, из чаши их бессмертье пил».

Он был застигнут ночью России, как Цицерон – ночью Рима. Он писал эти последние дни Помпеи; это зрелище, эти полотна дошли до нас. Художник в нем был сильнее политика: он стоял на пути потоков лавы с мольбертом. Это не равнодушие, это – искусство. И началось: «Эх, ручьи мои серебряные, золотые мои россыпи».

«Рассказ проезжего человека» – 1917 год. Смута, война, большевики, судьба офицера, верящего в Россию.

«Наваждение» (1918) – повесть о гетмане Мазепе, Кочубее и грешной Матрене, а заодно о послушнике Рыбаньке. Это уже настоящее. Царственная проза.

Рассказ «Милосердия!» – тоже 1918 год. Это почти о себе. Об интеллигентной семье, выброшенной Смутой из жизни, о голоде, о конине, о том, как сын-эсер в 16 лет едва не убил Василия Петровича, либерала-отца.

Но не будет ни милосердия, ни еды. В разгар зимы прислуга приходит и говорит, что есть нечего, что нечего готовить. А граф, увлекшийся зрелищем пылающего Везувия, еще не понял, он посылает кухарку за сосисками в «Елисеевский». А «Елисеевский» заколочен досками.

Он успел написать еще (может быть, самое главное и великое) «День Петра». Не приглаженный для власти (хотя и сверкающий из-под чехлов) роман «Петр I», а короткий и страшный рассказ о палачестве Петра, о цене вопроса. Ясное дело, речь шла и о цене «светлого будущего», обещанного большевиками. Кровь, муки, пытки, казармы, фанатизм безумного вождя. Застенок. «Но все же случилось не то, чего хотел Петр; Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А подтянутая им за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде – рабою. И сколько бы ни гремели грозно русские пушки, повелось, что рабской и униженной была перед всем миром великая страна, раскинувшаяся от Вислы до Китайской стены». А.Н. Толстой вывел формулу, верную от Ивана Грозного до ХХI века (правда, уже без Вислы).