Поэты и цари

Петр I, открывший окно в Европу, заодно распахнул дверь и в Азию: европеизация страны закончилась пытками и казнью для его единственного сына, и в этом он превзошел обскуранта и тирана Ивана IV, который убил своего старшего царевича (тоже Ивана) в порыве гнева, а потом хотя бы месяц плакал и молился у его гроба и даже помышлял об отречении от трона. Реформатор Годунов, отменивший ужасы времен Иоанновых и пославший дворянских отроков учиться в Европу, кончил двойной порцией казней, учреждением сети сексотов и принуждением подданных к особой молитве за свое здравие. После чего Самозванец все равно устроил опустившемуся до тирании Борису сплошной «заупокой».

С таким же результатом сворачивания вестернизации страны столкнулся Александр I, ученик Лагарпа, начавший со Сперанского и республиканских идеалов, а кончивший Аракчеевым и Магницким.

Даже Борис Николаевич Ельцин не избег общей самодержавной участи. Вначале – ликвидация огромного Союза, потом – война за крошечную Чечню; стоило приглашать в советники Галину Старовойтову, чтобы сменить потом ее общество на компанию высокопоставленных лакеев Коржакова и Барсукова… Так чего же требовать от Грозного, чьи университеты прошли за Кремлевской стеной?

Вначале Иван IV проводит либеральную церковную реформу, назначает Адашева и Сильвестра на самые высокие посты; губные избы неплохо смотрелись в качестве то ли полицейских участков, то ли баз и блокпостов ОМОНа; по крайней мере разбойничков ловить стало куда способней; институт первичных присяжных заседателей был представлен целовальниками. Казалось, что создаются некие земства и приближается мало-помалу час великих реформ Александра II, и не придется ждать до 1861 года. А почему бы и нет? Безродно-природные «почвенники» все время колют нам глаза Варфоломеевской ночью. Мол, у нас Иоанн Грозный, а в Западной Европе – Екатерина Медичи, Карл IX, истребление гугенотов, религиозные войны… Но конец XVI века во Франции – это великий реформатор Генрих IV, его вдохновитель Мишель Монтень, и сегодня актуальный философ-гуманист; это Нантский эдикт о свободе совести; это первая в Европе идея о социальных и экономических преобразованиях, потому что, снижая налоги и раздавая коронные земли, Генрих IV добился-таки своей заветной цели: «Чтобы у каждого крестьянина по воскресеньям была курица в горшке». А ведь концы царствований Иоанна IV и Генриха IV почти совпадают. Но мы и в тот самый первый раз не ухватили Запад за хвост, как не ухватили его в этот, самый последний; европейская электричка от нас сбежит впервые в 1564 году, когда Иван Грозный забьется в Александрову слободу и предъявит «гражданскому обществу» Москвы и окрестностей свой ультиматум. Мы останемся ни с чем и поплетемся по шпалам в следующую, годуновскую эпоху, чтобы снова эту электричку упустить. И так будет всегда. Слово «всегда» понимаете ли?

Молодой Иоанн имел богатое и уже единое царство; абсолютную власть; умных советников из Избранной рады; прелестную жену, младенца-сына; он даже снискал военную славу, завоевав Казань, и мог купаться в ее лучах и получать любые почести. У него был друг и наперсник, один из лучших полководцев и писателей эпохи – Андрей Курбский, который сидел вместе с ним за книгами, ходил на Казань, парился в баньке и бегал по девкам. Правда, прекрасная Анастасия умерла рано, но ведь фильм Эйзенштейна, художественно правдивый, был исторически лжив, и никакая «царская тетка» не травила ядом «царскую жену».

У писателя В. Короткевича есть рассказ о белорусской ладье Харона, о загробном царстве и о страшной каре, которой там подвергается царь Иван Васильевич. На вопрос героя, долго ли еще ему страдать, тамошний белорусский Вергилий отвечает, что кара будет длиться до тех пор, пока на земле у него остается хотя бы один поклонник. Не скоро же успокоится грешная душа царя Ивана, тем более что его «alter ego», Иосиф Виссарионович, все еще собирает обильную жатву обожателей.

Из всех историков, сколько-нибудь известных, только Алексей Константинович Толстой признается, что у него перо выпадало из рук от негодования не на самого царя, а на общество, которое его терпело безропотно (это пока он собирал материалы для романа «Князь Серебряный», откуда широкие массы не очень квалифицированных слушателей и читателей только и могли почерпнуть представления о зверствах эпохи; потом последовали постановка в Малом театре и довольно попсовая, но подробно-жуткая экранизация: князю Серебряному было суждено сыграть роль путеводителя по кругам ада, созданного Иваном IV). Такой же путеводитель, элементарный и четкий, сработал Солженицын с «Архипелагом ГУЛАГ». А вот писатель Рыбаков со своими «Детьми Арбата» сделал «soft»-версию для слабонервных (не бог весть что, но лучше знать основные преступления века, чем бегать по неведению с портретами Сталина в руках).