Поэты и цари

Конечно, Никон тоже был не прав: надо было оставить невежд креститься как им вздумается, смотреть в книгу и видеть фигу: все лучше, чем делать из народа шахидов, видевших свой газават в том, чтобы бороться с государством и его религией и действовать по принципу: «Поджечь что-нибудь поскорей и погибнуть». Поджигали при этом не только самих себя. Гибли и дети этих благочестивых подвижников, а это уже полное изуверство. Я без всякого пиетета отношусь к раскольникам, которые на ходу останавливали коня прогресса и входили в горящие избы не чтобы кого-то спасти, но чтобы погибнуть вместе с женами и детьми. Знаменитый протопоп Аввакум при всем своем стоицизме и двух великих фразах, которые мы от него унаследовали («не начный блажен, а сканчавый» и «не были бы мы борцы, не были бы нам венцы»), был явный реакционер и противник самых невинных развлечений: побил в своем селе скоморохов вместе с их медведями и выгнал их вон, боялся Просвещения, требовал совсем уж саудитской жизни без радости, неги и науки, а в тюрьме доносил на другого узника, духовное лицо поменьше рангом, что он не так молится. С точки зрения диссидента, он поступал совсем «не комильфо». Славянское упорство, соединенное с пассионарностью и бесшабашностью Дикого поля, породило сплав, о который притуплялись все орудия и средства государственного принуждения. Это хорошо, но зачем? Дикая цель и дикие средства запирали Русь в ее бедламе навечно. Раскольники были сродни большевикам. Из них тоже можно было делать гвозди. Вопрос в том, что было повешено на этих гвоздях?.. На этих гвоздях каменного шахидского упорства, отвергающего блага цивилизации вместе с ее неизбежными минусами (имущественное неравенство, необходимость трудиться, полиция, суд, наказания за бесчинство, прозаичность существования, деньги как мерило способностей и результативности человека), повисло то ружье, которое пыталось выстрелить в 1905 году, но случилась осечка. А в 1917 году ружье выстрелило настолько громко, что содрогнулся мир, и застрелило страну в упор. Но и Никон кончил плохо. При нем Церковь взялась за государственный меч, чтобы карать еретиков. А потом, по словам религиозного философа Владимира Соловьева, схватилась еще и за государственный венец. Никон, похоже, пытался создать на Руси явочным порядком некий православный Ватикан, где патриарх имел бы равные права с монархом, руководил вселенским православием и низлагал бы государей, как папы XII века. Но в XVII веке этот номер не прошел. Церкви оставалось, для полного ее уничтожения в моральном плане, еще и государственный мундир надеть. В этот мундир ее упакует Петр.

А ведь Бог послал нам еще до Петра двух приличных реформаторов. У них были самые широкие виды на спасение Руси, самые благородные идеалы, самые большие познания. Только власти у них не было, и эти два предтечи Петра не преуспели, а претерпели лишения и даже гибель от рук мессии вестернизации, Медного всадника той кавалерийской атаки на старую Русь, которая покончила с безмятежностью ее фантомов.

Юрий Крижанич, хорватский патер, с неустрашимостью миссионера проникает на Русь, скрыв и свой сан, и свое католичество (патера-католика скорее пустили бы в Африку к дикарям-людоедам, чем к христианам на Москву). Он оставляет для Петра готовый план реформы, угодив невесть за что в ссылку в Тобольск (правда, весьма комфортную). Если бы россияне знали, что он о них написал, ему бы вовсе не вернуться в Европу, и косточек не сыскали бы. А так вернулся и смог дописать. Русь в его записках хуже не только Европы, но и татарских пределов: леность, нечистоплотность, нечестность, грубость, невежество. И пути исправления: учиться у Запада, слушать его, отказаться от конфронтации с Европой, перейти к союзу с ней. Словом, на уровне XVII века – путь в Евросоюз и ВТО, в НАТО и в ПАСЕ.

А Василий Голицын (похоже, предок Голицына-поручика) пошел еще дальше. В своих записках негласный правитель Москвы при царевне Софье, исключительная личность (не согласился на убийство Петра, предпочел погибель в ссылке в замакаровские места, где вместо телят – олени), захватывает часть будущих Великих реформ Александра II. Освобождение крестьян, Просвещение, вольности дворянства… Ему не пришлось участвовать в Петровских реформах. У Петра совсем не было в сподвижниках магнатов, равных ему, но интеллигентных. С ними пришлось бы считаться, а не платить жалованье, как иноземцам-авантюристам, не смевшим остановить, отучить от жестокости (даже сердечный друг Франц Лефорт не смел). Василия Голицына не пришлось бы бить по зубам за коррупцию, как Алексашку Меншикова, но и третировать его было бы невозможно.