Поэты и цари

С Некрасовым Щедрин всю жизнь ругался, как и положено ершу ругаться с карасем-идеалистом. Но и сотрудничал, ибо для державных щук (как до Александра Освободителя, так и после) один шел на первое, а другой – на второе, и получался целый обед. Этакий рыбный день для державы. Вот в 1862 году Щедрин взваливает на себя «Современник». Туда его зовет Некрасов. Но уже через два года он оттуда бежит на службу, ибо Некрасов тянет налево, невзирая на реформы. Но вот карась-идеалист Некрасов опять зовет оппонента-ерша, уже в «Отечественные записки». Они опять соредакторы. С 1868 по 1884-й. Эти 16 лет оттачивают его насмешливый и гневный (хотя гнев он тщательно скрывает) талант. И вот в 1870-м появляется «История одного города». Города Глупова, российской глубинки, Российского государства, где узнаваем Петр I (Бородавкин), Александр I (Грустилов), Смутное время с его польскими паненками и бабьим царством при Елизавете, Екатеринах и Анне; где живут головотяпы, призвавшие на свою шею варягов, и где всю историю «бушевали начальники». Их лексикон был ограничен двумя сентенциями: «Запорю!» и «Не потерплю!». А кончилось все Аракчеевым (Угрюм-Бурчеевым), мрачным идиотом, поэтом казарм и военных поселений. Но в 1884 году Александр III, положительный человек и хороший, крепкий хозяйственник (но политический реакционер), закрывает «Отечественные записки». («Какая в империи нынче картина? – Тина!» / Е. Евтушенко, «Казанский университет»). Салтыков несет свои сатиры в «Вестник Европы», но и у ерша есть сердце, больное, исколотое сердце! Щука не сожрала его, щука просто надругалась. Он умрет в 1889 году, он не сможет жить долее без надежды. Останется «Город Глупов», останутся «Господа Головлевы» (1880 г.), останутся очень злые сказки (1882–1886 гг.).

И останется урок и идея служения: чистое пламя свечи, без нагара, без скандалов и романов, без личной жизни, которую стоило бы обсуждать. Долг «от первого мгновенья до последнего». Смех, долг, горечь и «великий почин»: уметь смеяться над своей историей, смеяться во всю глотку почище Чаадаева, но при этом служить этому государству вице-губернатором. Написать «Господ Головлевых», где гад на гадине и никого не жаль, и напомнить устами самого главного гада, Иудушки, что Христос простил людям свои муки и смерть, и, значит, все должны простить своим обидчикам. И гибнущая Аннинька прощает своему гнусному дяде, и нам тоже хочется простить.

Это очень русские уроки, и заграница, которая нам не поможет, ничего из Салтыкова-Щедрина не извлекла, да ей ничего и не надо было. А студенты, которые боготворили Щедрина, усвоили только одно: они живут в городе Глупове, и здесь нечем дорожить, и надо разнести все это «темное царство».

Сначала держава сварила из скептика уху; потом его подняли на щит молодые пескари (но не премудрые) со щучьими зубами. А слово «добродетель» пошло по анекдотам.

Альфред Кох

ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ

Кто-то из великих или по крайней мере знаменитых, ну уж, в конце концов, точно просто талантливых, сказал, что слово «введение» очень сексуальное. Имея это в виду (тоже в ту же копилку), я введу (ух ты, опять!) это слово и назову начало изложения:

Введение (действительно, смачно!)

Вообще-то Салтыков-Щедрин назвал эту свою сказку «Повестью о том, как один мужик двух генералов прокормил». Но поскольку генералы людьми считаться не могут, то в этой сказке фигурирует только один герой – мужик.

Этот мужик – человек настоящий. Ну посудите сами – нам еще на уроках биологии объясняли, что основное отличие человека от животного состоит в том, что первый способен к осмысленному труду. Совершенно очевидно, что под это определение попадает только мужик. Генеральское же сидение во всяческих присутствиях и регистратурах (как военных, так и статских) если и может быть с натяжкой названо трудом, то уж никак я не соглашусь с тем, что он осмысленный, то есть имеющий вполне конкретную пользу.

Таким образом, мы приходим к выводу, что эта сказка вполне может быть названа «Повестью о настоящем человеке». Так я ее и назвал.

Часть первая. Без мужика

Повесть начинается трагически – однажды два генерала попали на необитаемый остров. Вот вам смешно, а я не понимаю, над чем тут смеяться? Странный вы народ, ей-богу. Вот если какая-нибудь достоевская проститутка или какой-нибудь отчисленный из университета бездельник валяют дурака и от этого пухнут с голоду (или, чего доброго, идут на мокруху), то вы слезами умываетесь. А тут пропадают два пожилых человека, вполне уважаемых и абсолютно безобидных, – а вам смешно. А ведь грех этих двух генералов состоит лишь в том, что они ничего не умеют делать. Ну вот ровно ничего. Согласитесь, что этот грех настолько распространен, что, может быть, и за грех-то уже не считается. За что же им такое наказание?