Поэты и цари

Вообще без изложения тоже некрасиво было бы. Но выход найден: вот вам произведение великого поэта, которое заставляет по-новому взглянуть на все. Что и требовалось доказать. Автора этого мы с Анной Политковской (которая тогда еще носила девичью фамилию Мазепа) проходили на первом курсе журфака, где учились одновременно – правда, в разных группах.

Ну и еще важна старая мысль про то, что классика тем и хороша, что она современна. Перечитайте внимательно и убедитесь лично.

Памяти Политковской.

* * *

Elle a ete douce devant la mort[1]Многозначительное словоТобою оправдалось вновь:В крушении всего земногоБыла ты – кротость и любовь.

В самом преддверье тьмы могильнойНе оскудел в последний часТвоей души любвеобильнойНеисчерпаемый запас…И та же любящая сила,С какой, себе не изменя,Ты до конца переносилаВесь жизни труд, всю злобу дня, —Та ж торжествующая силаБлаговоленья и любви,

Не отступив, приосенилаЧасы последние твои.И ты, смиренна и послушна,Все страхи смерти победив,Навстречу ей шла благодушно,Как на отеческий призыв.О, сколько душ, тебя любивших,О, сколько родственных сердец —Сердец, твоею жизнью живших,

Твой ранний поразит конец!Я поздно встретился с тобоюНа жизненном моем пути,Но с задушевною тоскоюЯ говорю тебе: прости.В наш век отчаянных сомнений,В наш век, неверием больной,Когда все гуще сходят тениНа одичалый мир земной, —О, если в страшном раздвоенье,

В котором жить нам суждено,Еще одно есть откровенье,Есть уцелевшее звеноС великой тайною загробной,Так это – видим, верим мы —Исход души, тебе подобной,Ее исход из нашей тьмы.

Начало марта 1872

ДЕКАБРИСТ 37-ГО ГОДА

Странно выглядит наш Аргонат. Вместо двух древних королей дорогу в сверкающий бескрайний океан русской поэзии указуют и стерегут два поэта, ни в чем друг с другом не схожих. Лысоватый, заурядной наружности, безукоризненно одетый европейский джентльмен со звездным даром холодного всезнающего небожителя – Тютчев. Эллинист, пифагореец, гедонист. А кто же второй? Худенький, изящный мальчик в блестящем мундире с эполетами, сумрачный, кудрявый, прекрасный, с гневным презрением в блистающем взоре, с недоброй улыбкой на красивых губах, осененных красивыми офицерскими усиками. Это он, грозный и беззащитный Мишель Лермонтов, последний декабрист, никому не причинивший зла и сделавший из Сатаны носителя Мысли и Добра, Сомнения и Рефлексии – Демона; сложивший голову не на кинжал злого чеченца, а на пистолет доброго христианина, товарища по оружию – Мартынова; один вышедший на свою Сенатскую площадь размером с Российскую империю; неспособный стрелять в своего Грушницкого и застреленный одним из бесчисленных Грушницких. Если Пушкин был явным «смогистом» шестидесятых годов будущего века (Сила – Мысль – Образ – Глубина), то Лермонтов привнес в русскую поэзию сказочную, нездешнюю, неправдоподобную красоту природы и женщины (именно он, неженатый, невенчанный); водопад вечных человеческих чувств, после которых не захочешь разума; восхищение чужим, диким народом, бардом которого он становится; дьявольскую гордыню, серьезное, трагическое отношение к жизни, неумение и нежелание выживать и вечное диссидентство. И наконец, этот царский офицер, заслуживший себе орден на Кавказе, где он верой и правдой служил (хоть и невольно) Империи (а не дали орден за строптивость), первым ввел в обиход кампанию гражданского неповиновения, то есть несотрудничества с властью, когда шпильки и выпады перемешиваются с таким ледяным равнодушием, что оно хуже любых нападок. И все это вместе с поэзией и прозой (абсолютно перпендикулярной поэзии), университетом, романами, балами, любовью к властной бабушке и выгнанному отцу уместилось в 26 лет, с 1814 до 1841 года. Такая коротенькая жизнь, даже для поэта это рекорд. Побьет этот рекорд через много десятилетий только юный Каннегиссер, ну да ведь он принадлежит совсем другой эпохе, а советская власть не щадила даже детей, не только убийц председателя петербургской ЧК…