Привет мой вам, сочлен новоизбранный!Любители Словесности РоссийскойВысокой честью, сделанной вам ныне,—Принятьем в члены, признают законностьТой отрасли словесности, которойВы представителем являетесь меж нами.Да, в обличительной словесности я вижуЯвление законное, сказал я,Необходимое, скажу, усугубляя,И, так сказать, отрадное явленье.Она не есть пустое раздраженьеОтдельных лиц, но, я заметить смею:Скорбящее она самопознанье,Глубокий стон из сердца и — осмелюсьПроизнести — народной подоплеки!Но, к сожаленью, должен я заметить,Что в обличительной словесности я вижуЕще одно печальное явленье.Хотя оно естественное тоже[102].Таков закон, начертанный природой!Мы, например, всё зло от самохвальстваОфициального здесь признаем открытоИ… продолжаем в наших заседаньях.Она — едва возделанная отрасльСловесности — выходит из границыИ очень часто дерзость беззаконьяСвободою законною считает!(Обращаясь к г-ну Селиванову.)Я вам упрек высказываю смело,Затем… что вы ему не подлежите[103].Да, клеветы в журналах и газетах(Я говорю о «петербургских» только)Мы, государь мой, видим беспрестанно.Я привести пример себе позволю:Один весьма младой повествовательИзобразил в своем повествованьиСудебное и подлинное дело.Он романист — не следователь просто,—И в повести выводятся не толькоОткупщики, чиновники и судьи,Но жены их, и дети, и внучата.Какое он имел на это право,Писатель-клеветник, писатель-сплетник?[104]Пусть в повести имен нет настоящих,Пусть даже всей губернии известно,Что откупщик бездетен, что чиновник —Положим, N — женат ни разу не былИ что судья — вдовец уже три года;Пусть будет так. Но все ли это знают?Но сказано[105], что все они женаты,Что все они детей имеют — ergo:В губерниях Иркутской, Енисейской,В Шпицбергене, на Ледовитом море,У полюса — за правду это примут!По-моему — нет клеветы гнуснееИ отвратительней — сказать себе позволю.И что ж? Почет и знаки одобреньяПисателя младого увенчали!Я сам читал — обед публичный в клубеЕму был дан торжественно — за оныйПоступок, сто́ящий иного награжденья:Позорного столба общественного мненья!По чести, я судил поступок строго,Но пощажу хвалителей романаИ автора к столбу не поведу…Хотя в душе мне и прискорбно очень:Так молод он и так уже порочен!Ах! нет у нас литературных нравов,Затем что мы весьма недавно пишем[106]И вместо дела споры только слышимО том, чей город краше и милееИ чей язык пригоднее для фразы.Ах! нет у нас литературных нравов!А то б на все подобные явленьяЯ отвечал улыбкою презренья.Я указал, сочлен новоизбранный,На терния и вредные растенья,Которые недавно засорилиСловесности Российской вертоград,—Вам, государь мой, смело указал я —Вы чужды их: вы деятель достойный…Они для вас как бы не существуют.Я остаюсь затем при убежденьи,Что только гласность может всё исправить.Помолимся Перуну и Даж-богу[107]И всем иным славянским божествам,Дабы они писателям внушилиПорочных типов только очертанья,Без всякого прикосновенья к жизни,И я тогда, и все довольны будут,Не скажут нам, что меч словесный правдыМы в клеветы кинжал преобразили —И в отрасли словесности, которойВы представителем являетесь меж нами,Мы добрые узрим плоды, конечно,Которые в руках достойных вашихДолжны созреть, конечно, и созреют[108].1860