Поездка в горы и обратно

— Невероятные приключения! — Майору наверняка приятно поболтать с женщиной, судя по голосу, молодой. Некоторое развлечение среди ночного дежурства. Возможно, представляет себе теплую, еще не до конца проснувшуюся. — Да он сам расскажет. Не удивляйтесь, если узнаете, что прилетел на НЛО. На неопознанном летающем объекте. Как это будет по-литовски, ума не приложу. Короче говоря, на летающей тарелочке! Мои ребята со смеху покатываются. Шутник!

— Он — артист, которого мы ждали? Вы в этом уверены, товарищ майор?

Лионгина нисколько не сомневается он!

Звонок вырвал из сна — глубокого, без видений, из забытья, какое случается перед несчастьем или болезнью, — но и во сне, подсознательно, ждала она Рафаэла. Прислушивалась, готовая открыть, если постучат. На ветру билась отклеившаяся намокшая афиша. Он! Мрак в квартире и в мире вспыхнул от молнии, одним концом упирающейся в землю, другим грозящей черным безднам неба. В ослепительном ее свете Лионгина увидела дорогу слякотную, в ухабах, по которой брела долгие годы. Думала, что всю прошла. Оказывается, не всю? Пышный, нетронутый луг, раскинувшийся за обочиной, звал к себе — так бы и помчаться стремглав, однако отливал он мертвенной белизной. Абсурд — белая трава, как абсурд и звенящее в голове предупреждение: берегись, начинается! Что начинается? Было темно, как и положено тому быть в половине пятого, когда электричество еще не ожило и каждый проползающий за окнами сноп света бьет по глазам. Она внимательно прислушивалась к собеседнику и отвечала ему, но ее сущность затаилась где-то рядом с мыслями, не решаясь ступить на белую траву. Обманчивый луг исчез, пальцы ног поджимались, чтобы не задеть ненароком камешка, — она стояла под чужими, выжженными солнцем небесами, над краем разверзшейся — снова разверзшейся! — пропасти.

— Не проверив, милиция тревоги не бьет. Заслуженный артист Туркменской ССР и Якутской АССР. Почетный нефтяник Тюмени. Хотя он и не наш гость, позвольте сказать вот что: осенней ночью неуютно без крыши над головой.

— Расписания НЛО у нас не имеется, товарищ майор!

Нервная дрожь и невнятная галлюцинация продолжались. Она все еще была пассивной наблюдательницей, хотя метко отразила выпад.

Майор смягчил тон:

— Если не удосужился сообщить о своем приезде, претензий нет.

— Какие в полпятого могут быть претензии? Товарищу Игерману заказан номер в «Гинтарасе». Спокойной ночи, майор.

— Спокойной ночи и прошу прощения за беспокойство, товарищ Губертавичене!

— Гляди-ка, и фамилию мою узнали! — Ей не хотелось оставаться в темноте и пустоте.

— Милиция все знает, товарищ Губертавичене. Не подумайте плохого, шучу. Связался с директором Гастрольбюро и получил ваш телефон. Приятно поговорили. Спокойной ночи!

— Всего хорошего, товарищ майор! — В ее голосе звякнул ледок. Я вся обросла льдом, одним ударом не разбить, посетовала Лионгина, продолжая торчать возле телефона.

Что же дальше? Она вдруг забыла, почему стоит босая, где была перед этим, а главное — куда надо идти. Через мгновение — целую вечность — переступила с ноги на ногу. Не легкие, без мозолей и выступающих вен ножки, которыми гордилась, а чугунные тумбы, дрожащие, словно чем-то тяжелым ударили под колени. Едва шевельнется — провалится сквозь землю. И все-таки сдвинулась. Тут же услыхала, как клацнули зубы, кто-то, уперев ей в затылок острие, толкал к бездне. Шершавый, потрескавшийся, с колючими гранями камень рассыплется в прах, и она взмахнет руками, как птица. Еще шажок. Еще. Я уже была там, пустите! Никто ее не толкал — сама стремилась туда, где когда-то стояла, замирая от ужаса и счастья. Вытянутые руки наткнулись на что-то твердое, холодное. Лионгина ждала слов, которые окончательно отрезвят: чего шаришь в темноте? Зажги свет! Услышала лишь невнятное бормотание.

Не зажигая света, пошла на голос. Она была не одна в цепенящем душу пространстве. В нос ударил запах навощенного паркета. Теплый, успокаивающий. Уютно замерцала полированная поверхность мебели, темнота кипела от многочисленных бликов улицы. Это ее квартира, ее ковры, ее кроткие, словно прирученные звери, кресла. А вот и частое, затрудненное, будто удерживаемое рукой, дыхание. Слившись с мраком, затаилась неподвижная дышащая масса. Затаилась и манит к себе душным теплом. Моя постель. Мой Алоизас. Утром будет занудно упрекать, зачем ввязалась в телефонный спор. Все как было. Удивительно: ничего вокруг не изменилось, хотя все нутро от страха перевернулось. Нет, с ней ничего не случилось. Переела вечером.

— Спи, милый.

Она погладила плечо мужа, чтобы не приставал с расспросами и не разрушал впечатления возвращающегося покоя. Иллюзия? Пусть иллюзия, только бы помогла удержаться на краю бездонного провала. Провал тоже не настоящий, почудилось, конечно же почудилось! Но почему так и тянет броситься туда вниз головой?! Отыскался пропавший гастролер — вот и все.