Поездка в горы и обратно

С трудом преодолев первый слог, Игерман отлично произнес остальные, как и Рафаэл Хуцуев-Намреги в том далеком краю, куда может занести разве что летающая тарелочка, свободно пересекающая время во всех направлениях, в том числе — в обратном. Имя гостю ничего не сказало, лишь споткнулся на мягком «л». Какое-то мгновение, молча приноравливая звуки ее имени к небу, буравил Лионгину нагло-благосклонным, мало что выражающим взглядом. В щелках сузившихся глаз не сверкнула искорка воспоминаний, которая могла бы сжечь налет годов или хотя бы согреть холодный ритуал встречи.

— Очень приятно, Лонгина Тадовна. Откровенно говоря, я счастлив, что наконец-то распрощался с этими космическими человечками.

— Орионцы, космические человечки. Вы повторяетесь, товарищ Игерман.

— Зовите меня Рафаэлом Александровичем или просто Рафаэлом. Умоляю!

От этого имени у нее сердце подпрыгнуло к горлу, однако услужливо-лихой голос не свидетельствовал о том, что она вспомнила того Рафаэла.

— Рафаэл Александрович, скоро рассветет. Вы не успеете отдохнуть.

— Виноват, боюсь, у ребят товарища майора возникнет соблазн пополнить за счет моего взноса кассу медвытрезвителя. Не правда ли, товарищ майор?

— Так точно! — майор согласно кивнул, взглянув на стенные часы, вот-вот заступит новая смена, и будет нелегко объяснить, почему его подчиненные не на постах а, разинув рты, слушают какого-то пустобреха.

— Благодарю за временный приют и приглашаю всех ваших славных парней на свой вечер. Разрешаете пригласить их бесплатно, Лонгина Тадовна?

— Безусловно. Мы приветствуем тесный контакт мастеров искусства с массами!

Не только приветствуем — готовы приплатить сотрудникам майора. Глядишь, несколькими слушателями на твоем концерте будет больше. Лионгина тряхнула головкой и улыбнулась, это была не улыбка растерянной, пережившей сердечный шок женщины, а служебная, директорская, по протоколу.

Машина Пегасика, присев под дополнительным грузом, рванула вперед. Внутри было душно от раскаленного, вольно откинувшегося, не умещающегося в своей шкуре человека. Он без умолку говорил, обрушивая свои вопросы то на одного, то на другого. Ответов не слушал, угадывал сам. Хотел сразу же подружиться, мигом все разузнать о новом крае, не утруждаясь его изучением, меткими замечаниями опытного путешественника попадая в самую суть явлений. Игерман все еще был в дороге, захваченный множеством приключений или видений, от него несло трудновыразимой смесью дорожных запахов, ошибочно приписываемой усталости, куреву и потению после выпивок. Хотя было и это — в жесткой щетине серел пепел, и слабым алкогольным душком все-таки шибало! — однако чудилось и дыхание далей, просторов, оправдывавшее бред, заставлявшее слушать нелепости.

— Вы интересовались человечками с Ориона? — Никто об этом не спрашивал, он, видимо, отвечал каким-то другим попутчикам, набившимся в другой автомобиль, или вагон, или салон самолета. — Так вот, они — замечательные, необыкновенные! Их инженеры — левши, обратите внимание, все — левши! И не производят оружия — только игрушечное!

— Левши? Как смешно! — разинула от удивления рот Аудроне.

— Не может этого быть, — возразил, заподозрив насмешку, Пегасик. — Что же они правой-то рукой делают?

— Правую сосут, как леденец! — И Игерман расхохотался, оглушительным смехом извиняясь за шутку. — Нет, дело серьезное. Правые руки человечков изготовили некогда много страшного оружия, из-за него возникли разрушительные космические войны. Не работают больше орионцы правыми руками.

— И тарелочки свои тоже левой рукой водят? — не отставал Пегасик.

— Левой! Все левой! Я же говорю, они — удивительные. Между прочим, тарелочка не подчиняется ни штурвалу, ни автопилоту — только мыслительной энергии. Если пусто тут, — Игерман постучал себя по лбу, — улетишь не дальше, чем курица!

— Не понимаю, каким образом очутились вы в этой куриной цивилизации, — съязвила Лионгина.

— Да — каким образом? — кокетливо покосилась Аудроне.

— Вам, Лонгина Тадовна, — на инспектора он не обращал внимания, — открою тайну: человечки с Ориона удивительны не тем, что левши и имеют большие головы. Они — вы только вообразите! — бессмертны! Однако эти бессмертные человечки, — он задержал воздух в груди, — не знают двух удивительнейших вещей, без которых существование бессмысленно.

— Страшно интересно! Каких же, скажите! — заволновалась Аудроне.

— А вас, Лонгина Тадовна, это не интересует? — Игерман стремился вовлечь в разговор ее, словно в машине больше никого не было.

— Почему? Интересно. Ответьте Аудроне.

— Боюсь, вы не поверите, милые дамы. Они, эти мудрые орионцы, не знают, что такое любовь и искусство. Участь бессмертных!

Аудроне неуверенно поежилась и прыснула. Без любви, без искусства — разве это жизнь?

Не утерпел и Пегасик:

— Простите, маэстро, деньги-то человечки с летающей тарелки признают?

— Не знаю. Не интересовался, — хмуро объявил Игерман. — Рублей и долларов у них в карманах я не заметил. У них вообще нет карманов. Одна деталь мне, правда, бросилась в глаза. Туалет на тарелочке был облицован драгоценными камнями.