Поездка в горы и обратно

Шеф пробежал глазами бумагу, не прикасаясь к ней. Он не любил обращаться с просьбами в высокие инстанции, терпеть не мог связанных с этим забот, а главное, необходимости унижаться.

— Гм, Аста Г. мерзнет? Не поверю. Неужели кормилец не одарил ее шубкой?

— Такой шубы у нее нет.

— Какое же это чудо ускользнуло от нашей Асты?

— Супермодная и супердешевая шубка. Из обрезков чернобурок.

— У вас, Лионгина, кажется, никакой нет?

Шельма! До чего же умен и проницателен. Мгновенно, словно бритвой, вспорол все ее хитросплетения. Все видит, все понимает — и не только в этом грязном деле! — как же тогда может жить в своей чуткой двойной шкуре? Не чешется, не раздирает до крови? А может, и в самом деле, несколько аккордов — хотя музыки написаны горы! — для него важнее всего на свете? Чего же тогда стоит ворчание Алоизаса — простите, Руссо! — честность еще дороже порядочным людям, чем ученость людям образованным? Если не подпишет, кольну прямо в глаза. Не пожалею его нежной кожи. Стой! Очнись! Не ты носишься на летающих тарелочках. Всякие пришельцы, возмутители спокойствия, уберутся себе преспокойненько, а ты навсегда влипнешь.

— Мне ли равняться с Астой? — ответила она сдержанно. — Звезда сцены.

— Между нами говоря, третьей или четвертой величины.

— Любимица публики, особенно ее мужской половины.

— Для вас подписал бы с большим удовольствием. Кстати… Как там с валютой для нового концертного рояля? Не выяснилось? Все наши инструменты из рук вон. Скоро серьезного пианиста ни за какие коврижки не заманишь.

Случай еще крепче привязать меня к своей телеге? Впряжет в рояль, который без трактора не вытащишь. Однако ни к слову, ни к гримасе не подкопаешься — осторожничает. Корректный начальник. Полный дружеского внимания и понимания. Почти идеал.

— Важна ваша подпись — не настроение, товарищ директор. А рояль не убежит.

— Хорошо, хорошо, подписываю. — Ляонас Б. потер влажные ладони, повертел шариковую ручку. — Погодите, разве мы посылаем в гастрольную поездку Асту Г.?

— Собираюсь предложить ее вместо К., которая уходит в декрет.

— Ну, коли так… Капитулирую!

— Пока письмо дойдет, пока будет созревать на столе у референта… — Она помедлила. — Не могли бы вы переговорить с министром по телефону?

И уставилась на него немигающими глазами. Я совершенно обнаглела.

— Хорошо, хорошо… — Он поморщился, удивленный ее упорством. — Скажите… Тем временем не пришла вам в голову какая-нибудь идея касательно финала симфоньетты?

— Недавно набросали вы детский отрывочек, помните? — Лионгина подошла к пианино, взяла несколько нот. — Тогда мне не понравилось, для детской партитуры слишком сложно. А в теме симфоньетты мотив прозвучал бы естественно, разумеется, если ввести его несколько раньше.

— Потом — вот так? — Ляонас Б., сжав одной рукой пальцы Лионгины, пробежал другой по низам клавиатуры. — А ведь неплохо! Что-то вытанцовывается. — Он дышал ей в лицо, не заботясь о манерах и производимом впечатлении. — Вам никогда не казалось, Лионгина, что в четыре руки мы бы с вами горы свернули? Всюду — не только за пианино?

— Нарушилась бы красивая игра. — Она осторожно высвободила пальцы.

— Игра? Только игра? — Его рука повисла в воздухе.

— Ах, товарищ директор, красивая игра тоже чего-то стоит, не правда ли?

— Да, Лионгина, да. — Он молитвенно прижал руки к груди. — Вы, как всегда, правы.

— Итак, разрешите поздравить вас с новым произведением и убежать. Я еще не докладывала вам? Наконец-то привидение явилось.

— Кто, кто?

— Игерман. Ральф Игерман.

— Каким образом?

— Прибыл на летающей тарелочке, управляемой астронавтами с созвездия Орион. Теперь отдыхает.

— Лихой парень. Халтурщик, да? — рассмеялся директор.

— Не парень. Этакий представительный мужчина, хотя и потрепанный. Вероятно, за пятьдесят. — Лионгина уже пожалела, что заговорила об Игермане.

Ляонас Б. почувствовал ее отчуждение.

— Ваша шубка, то есть шубка Асты… Думаете, звонка и письма хватит? Если шубка дешевая и красивая, найдутся опасные соперницы.

— Письмо — один из возможных ходов… Как в шахматах.

— Прекрасно, прекрасно. Скажите, как это сочетаются в вас два существа — практическое и романтическое? То ваша головка забита шубкой, то одним мановением руки спасаете мне произведение! Не обижайтесь. Я очень уважаю и люблю вас.

— Отвечу, тоже уважая и любя вас. Романтическое — умерло. Так давно умерло, что, начни я искать его, могилки бы не нашла — все травой заросло.

Трубку никто не снял. Наверно, Алоизас отправился на лекции. Набирая номер, она подумала об Алоизасе, о его лице, искаженном гримасой тоски. Хотелось опереться на стену, пусть и не особенно прочную, чтобы перестали мелькать предметы, сдвинувшиеся со своих обычных мест, чтобы саму не шатало и не подмывало делиться опасными признаниями. Зачем надо было откровенничать? Если кажешься своему шефу более умной и красивой, чем есть на самом деле, — пусть себе! Взаимоотношения между начальником и подчиненной в данный момент ее не занимали, равно как и шубка, хоть и удалось изрядно приблизиться к ней.