Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

(Мадам Помпадур): «Не нужно говорить, что я посылаю за министрами. Я сама хожу к ним». Потом: «Когда вы узнаете, кто сочиняет эти песни?»

(Морепа): «Когда я узнаю это, мадам, я сообщу королю».

(Мадам Помпадур): «Месье, вы не проявляете должного уважения к официальной фаворитке короля».

(Морепа): «Я всегда уважал фавориток, к какому бы виду они ни принадлежали»[37]

.

Происходили ли эти события на самом деле или нет, ясно, что падение Морепа, приведшее к серьезному переделу власти при дворе, было вызвано песнями и стихами. Но стихотворение, поставившее на уши всю полицию во время «дела Четырнадцати», распространилось после падения Морепа, взглянуть хотя бы на ее название «На ссылку месье де Морепа». А с его уходом политическая подоплека за оскорбительными стихами исчезла. Почему власти столь упорно преследовали это стихотворение и другие, соседствующие с ним, тогда, когда время бороться с Морепа прошло?

Хотя само стихотворение «На ссылку месье де Морепа» утеряно, его первая строка – «Monstre dont la noir furie» – записана в полицейских отчетах; и в них же делается предположение, что этот резкий выпад направлен против короля и, возможно, мадам де Помпадур. От нового правительства, во главе с д’Аржансоном, союзником Помпадур, можно было ожидать крутых мер в отношении подобного оскорбления Его Величества. Генерал-лейтенант полиции Беррье, тоже ставленник Помпадур, несомненно был готов помогать д’Аржансону, заменившему Морепа на посту главы Парижского департамента. Но в этой провокации и ответе на нее было больше смыслов, чем это видно на первый взгляд. Для придворных в Версале продолжение осмеяния короля и мадам Помпадур выглядело попыткой сторонников Морепа обелить его имя и, может быть, даже найти способ вернуть его к власти, ведь непрерывное появление песен и стихов после его изгнания могло доказать, что он никогда не был к ним причастен[38]

. Разумеется, партия д’Аржансона могла в ответ утверждать, что все это спланировано партией Морепа. И, прилагая столько усилий, чтобы искоренить подобные стихотворения, д’Аржансон мог рассчитывать продемонстрировать свой успех в щекотливом вопросе, в котором Морепа проявил такую подозрительную неспособность[39]. Призывая полицию идти «как бы высоко ни вела» нить расследования[40]

, он мог надеяться возложить вину на своих политических противников. Он точно укрепил бы свои позиции при дворе в то время, когда министров перераспределяли, а власть стала утекать сквозь пальцы. Согласно записям его брата, он даже рассчитывал стать «principal ministre» («первым министром»), а эта должность была упразднена после позора герцога де Бурбона в 1726 году. Конфискуя тексты, ловя подозреваемых, усиливая интерес короля к этому делу, д’Аржансон следовал продуманной стратегии и вырывался вперед в борьбе за власть в новом правительстве. «Дело Четырнадцати» значило больше, чем простая полицейская операция, это была часть сражения на высочайшем политическом уровне.

Глава 6

Преступление и наказание

Несмотря на всю свою драматичность для придворных в Версале, борьба за власть ничего не значила для четырнадцати молодых людей, запертых в Бастилии. Они ничего не знали об интригах, разворачивающихся у них над головами. Они даже не очень хорошо осознавали, в чем состоит их преступление. Парижане всегда пели скабрезные песни и читали оскорбительные стихи, и насмешек над двором в последние несколько месяцев по всему городу слышалось все больше и больше. Почему именно эти Четырнадцать были выловлены из толпы и вынуждены терпеть показательное наказание?