Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Вы, склоны голые холмов, покрытых пнями,Красой блиставшие былыми временами,Куда же унесло великолепье ваше,Где ветра шум лесной, какого нету краше;Когда вдруг листья все в том чернолесье пели,А сосны старые трещали и скрипели;Где ваши птицы, пташки и пичужки,Чей щебет слушали здесь на любой опушке;Где ваши звери, где лесные их дороги,Где все их логова, и норы, и берлоги?Исчезло это все — стоят в просторах голыхЛишь сосен несколько, кривых и невеселых.И солнце зло печет, вокруг пустырь покатый,Сухими ветками и шишками богатый.С тревогой на пустырь глядишь, ища сравненья,Он с пепелищем схож — ты скажешь, без сомненья.Как будто бы пустырь возник на том же месте,Где город некогда погиб от вражьей мести.Бывало, в лес идешь — глаза прикрой, такаяОтрада в душу льет, до сердца проникая.Невольно думаешь, тот аромат вдыхая:«В лесу ли я стою иль в небе, в кущах рая?»Куда ни кинешь взгляд — зеленая завеса.Понюхай — сразу нос щекочет ласка леса.Где ни прислушайся — веселый шум услышишь,Ты чувствуешь покой — весельем леса дышишь.Постели мягких мхов разостланы в покое,Они влекут, ступи — трепещут под ногою.Вокруг полно кустов, как рута, изумрудных,Там — алых ягод блеск и черных ягод — чудных.В усадебках своих грибы, как в царстве сонном,На фоне розовом, белесом иль зеленом.Лисичек личики сквозь трещину желтеют,Над мшистой простыней стыдливо щеки греют.Грибов-подлипков здесь тарелки на опушке,И кочками в траве, надувшись, спят свинушки.Под елью — рыжики, семья в семью врастая,Сморчков же — в сосняке из мерзлых комьев — стая.

А серых, голубых и сыроежек красных —Как много здесь растет, веселых и прекрасных!Масленок медный цвет в кустах у стежки светел,Как кубки кверху дном, — Мицкевич их отметил.Ольховики — в ольхах, опенки — в пнях черненых;Между сухих стволов, меж щепок — шампиньоны.Вот мухомор рябой и слизкий груздь, средь многихПоганок и грибов без имени, убогих.Их люди не берут, и зверь их грызть не будет,Их разве скот в лесу потопчет и забудет.Размякнут и сгниют, и сок их растечется,Тот плодородный сок в зеленый круг сольется.Всех выше боровик — и песенки словамиЕго мы назовем: «Полковник над грибами».Спесивый, толстый, он встает, широкогрудый,Могучий, над собой с поливой поднял блюдо.И быстро в рост идут породы те грибные,Здесь красный, белый гриб, а там грибы иные.Зеленый можжевел — кусты его, как грядки,И зайцы в нем лежат, гнездятся куропатки.Кусты, как с бородой, с травой, на них висящей,И светится насквозь от частых просек чаща.Жилье себе ольха по краю выбирает,Орешник, ветвь тряся, орехами играет.Их солнце вырастит. А ветлы над долиной,Над серебром ключей укрыты тенью длинной.С крушины каплет кровь. Смородина вдоль ШлавеКраснеет на кустах, в болот седой оправе.Куда ни посмотри: лес белый встал горами.Пашлавис окружен им, словно камышами.Осины здесь дрожат Жальтичи вечным страхом,Всю жизнь дрожат они, пока не станут прахом.Берез, дубов стена вкруг елки так сурова,Жальтене словно здесь скорбит о муже снова.Где алая всплыла, взамен молочной, пена,Жальтене, образ свой переменив мгновенноВ отчаянье сама тут обернулась елью,Плащи густой листвы детей ее одели.Вот ива, верба вот, и яблони, и груша,

Черемуха стоит, — шум их листвы послушай.И шум деревьев тех ты выслушай в молчанье:В обиде на сестру то седулы стенанья.Средь вязов, и крушин, и лип — несчастный с намиДругих деревьев стан — с другими именами.Но знают их лишь те, что лесом верховодят,Врачи и знахари, что в дебрях леса бродятИ листьями, корой болезни исцеляютИль жестким корешком все чары изгоняют.Смотреть людишкам, нам, приятно, я не скрою,Как провиденье их зеленой кровлей кроет.Когда сережки ив все звонче, звонче млеют,От творога цветов все яблони белеют.И летних яблонь шелк зеленый, с краю бора,Когда лес желт и ал — листвы осенней ворох.И склон Марчуниса, как кровью, залит ими,И ждут весны стволы, став темными, нагими.А сосенки мои — те сосенки — несметны,Стройны и высоки, их кроны яркоцветны.И летом и зимой их зелены вершины,Ствол задевает ствол, качаясь, как тростины.На полверсты вперед не видно в чаще мглистой,Ни бурелома нет, ни хвороста- все чисто.И ветви не сплелись, не закрывают дали,А сосны ровные — как будто сучья сняли.А запах! — то смолы повеет колыханьем,То ветер нам пахнет неведомым дыханьем.То клевер луговой ты чуешь красный, белый,Ромашки, чабреца, не смятых трав несмелых.Особо пахнут мох, листва и хвоя, шишки,И муравейник шлет свой запах с черной вышки.Все разный аромат, и, чтоб сказать вернее,Он каждый раз иной — то крепче, То нежнее.То мох с брусникою приплыли, вот уж рядом,То дерево цветет — в бору запахло садом.То дышит бор, как зверь с дождем омытой шкурой,Шлет запахи полям со щедростью нехмурой.В ответ с полей, с лугов — в сосновых рощ полянах

Тот запах нив и трав ты чувствуешь, как пьяный.И ароматы все перемешались в чудо.Вдыхаешь сладость их, не зная, что откуда.Поля, и лес, и луг здесь сговорились дружно,Чтоб сделать эту смесь из лучших смол жемчужных.Кадят тут небесам — весь лес звучит иначе,Как будто скрипка здесь поет, смеется, плачет.Все встали голоса в единый круг, вплотную,Их кровь не отличишь, а сердце все волнуют.Ах, чудно лес гудит, не только пахнет, звонокОн в шумах, в шелестах, он весел, легок, тонок.И полночь так тиха, что слышно, как трепещетЛисток или цветок, что, вдруг раскрывшись, блещет.И в шепоте ветвей — язык священный леса.Вот падает роса, вот звезд дрожит завеса.И в сердце тоже тишь, в покой оно уходит.В прозрачной тишине душа под звезды всходит.Когда ж сквозь тонкий мрак лучи зари проникнутИ, полные росы, трав головы поникнут,Бор пробуждается, сменяя тишь движеньем,Священной речью дня, начавшей пробужденье.Что это шелестит? Листка коснулся ветер,Иль птица, что в гнезде, проснулась на рассвете.Что хрустнуло? — То волк, охотясь и кочуяВсю ночь, теперь бежит, зари погоню чуя.А то лиса в нору с гусенком мертвым мчится,А то барсук бежит к болотцу, чтоб укрыться.То резвой серны бьют по сосняку копытца,С сосны и на сосну махает белка птицей.Да это — знать лесов: и соболь, и куница,И всякие зверьки, каким в лесу кружиться.Кто это там стучит? — То дятел с клювом тонким.Что блеет там? — Бекас, что с голосом козленка.Чей это злобный шип? — Гадюки шип зловещий,Зеленою волной Швентой и в берег плещет.Чей гогот у реки? — То гуси там гогочут,То аист, знать, крича, в гнезде своем хлопочет.Да это утки: при! при! при! пристали у трясины,Да это сам удод кричит жене и сыну:

«Чего, чего, чего нести вам? Вздор несете!Чего, чего, чего: мух, червяков вы ждете?»А то кукушка, знать, продрав глаза, трясется,Кукуя, плачет вдруг, кукуя, вдруг смеется.И дразнит иволгу тут Еву, как подругу:«Ты, Ева, Ева, Ева, — не паси по лугу!»А ри-у! ри-у! ри-у! — крик кулика сначала,А вслед весь птичий хор, как будто их прорвало.Тут снова голоса, — те были лишь предтечи,Птиц многих голоса и разные их речи.Тут сойки и чижи, сороки и синицы,Тут пеночки, дрозды, — свой тон у каждой птицы.И смех, и стон стоит, и просто чушь, не песня,Но голос соловья всех выше, всех чудесней.Он нежен и глубок, он тихий и звенящий,Он по кустам звучит, и день звучит иначе.Все эти голоса — Литвы родные дайны —В единый хор слились, храня лесные тайны.Как будто каждый лист защебетал, запел он,Так сутартине хор лесной завел умело.Тут звонких звонов звень лес в звон единый сложитНо всех певцов узнать тончайший слух не сможет.Как будто бы цветы, что на лугу сплетались,Все так пестро кругом, все так пестро — на завистьАх, было, было то — из нашего, из бораТакая благодать, такой покой простора.И этот весь покой в литовских душах льется,Как ветерок равнин по травам пышным вьется.Литовец знал его, душой ему внимая,И плачет он в лесу — себя не понимая.А только чувствуя, что сердцу уж не больно,Что хоть оно грустит, но все ж грустит невольно.Что все полно росы туманной жемчугами,И слезы, как роса, текут неслышно сами.И долго он в груди дыханье бора слышит,И каждый вздох его как будто бор колышет.И в душу так покой проник, как леса милость,Что даже и душа, как колос, наклонилась.В волнении таком, во вздохе, в светлом плачеРождаются псалмы, все чувствуешь иначе…