Поэзия первых лет революции

¹ В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4-е, т. 27, стр. 133-134.

² Там же, стр. 136.

³ Там же, т. 27, стр. 458-460.

⁴ Владимир Маяковский. Полное собрание сочинений в тринадцати томах. М., 1955-1961, т. 4, стр. 253. В дальнейшем цитируется это издание.

⁵ Герберт Уэллс. Россия во мгле. М., 1903, стр. 29.

⁶

«Творчество», 1918, № 2, стр. 5.

⁷ «Печать и революция», 1921, № 1, стр. 6.

⁸ Л. И. Тимофеев. Введение. В кн.: История русской советской литературы, т. I, 1917-1929 гг. М., Изд-во АН СССР, 1958; З. Паперный. Пролетарская поэзия первых лет советской эпохи. В кн.: Пролетарские поэты первых лет советской эпохи. Библиотека поэта (большая серия). Л., «Советский писатель», 1959; Вл. Орлов. Поэма Александра Блока «Двенадцать». Страница из истории советской литературы. М., Гослитиздат, 1962; и др.

ГЛАВА I. ТЕЧЕНИЯ И ГРУППЫ

1

«Товарищи!

Двойной пожар войны и революции опустошил и напш души и наши города. Выжженными скелетами стоят дворцы вчерашней роскоши. Новых строителей ждут разгромленные города. Смерчем революции выкорчеваны из душ корявые корни рабства. Великого сева ждет народная душа.

К вам, принявшим наследие России, к вам, которые (верю!) завтра станут хозяевами всего мира, обращаюсь я с вопросом: какими фантастическими зданиями покроете вы место вчерашних пожарищ? Какие песни и музыки будут литься из ваших, окон? Каким Библиям откроете ваши души?»¹.

Так обращался Маяковский в марте 1918 года к рабочему классу Советской России. Этот документ эпохи – открытое письмо крупнейшего поэта революции, адресованное непосредственно многомиллионным массам трудящихся, – вводит нас в новый период истории русского искусства.

«Открытое письмо рабочим» – не столько пламенная декларация или воззвание, сколько пытливый вопрос: каким будет новое искусство? Многое еще не ясно в этот «первый день творенья», пути грядущего теряются в туманной дымке. Но какие-то черты, смутные контуры будущего здания уже вырисовываются, в сознании поэта, полного нетерпеливых радостных ожиданий.

Это будет искусство, обращенное лицом к народу – наследнику, хозяину и творцу всех ценностей. Это будет искусство великое, прекрасное, небывалое – под стать той обновленной земле, на которой оно воздвигается.

В вопросах, которые задавал Маяковский на заре новой культуры, обращает на себя внимание красочная метафористика, вызванная отчасти непроясненностью самой темы и в то же время как бы приоткрывающая немного завесу будущего. Маяковский не предрешает ответа, но в самой постановке вопросов он словно пытается угадать черты завтрашнего дня:

«Никому не дано знать, какими огромными солнцами будет освещена жизнь грядущего. Может быть, художники в стоцветные радуги превратят серую пыль городов, может быть, с кряжей гор неумолчно будет звучать громовая музыка превращенных в флейты вулканов, может быть, волны океанов заставим перебирать сети протянутых из Европы в Америку струн»².

Еще почти ничего неизвестно ни о будущем искусстве, ни о красоте будущего, да и сам поэт говорит обо всем этом в иносказательной форме, отнюдь не настаивая на буквальной точности и окончательности своих эстетических утопий. И в то же время мы уже присутствуем здесь при рождении нового искусства, мы оказываемся, так сказать, в курсе дел и в разгаре работ, и поражены, и захвачены дерзостью, мощью, свободой возникающих замыслов, гигантских, непомерных, порою пи с чем несообразных и вместе с тем прекрасных и глубоко правдивых по своему пафосу, по заключенной в них страсти. Все эти «огромные солнца» и «стоцветные радуги», вулканы-флейты и океаны-арфы вызваны сознанием грандиозности происходящих событий и открывшихся перспектив, чувством возвышенного и монументального, которым полна эпоха, «громовой музыкой» бушующей в жизни и подыскивающей себе подходящий инструмент в искусстве.

Фантастические уподобления, которыми пользуется Маяковский, очень характерны и для образного строя советской поэзии этого времени, и для состояния умов, для психологии и мироощущения большинства поэтов в первые месяцы после Октябрьской революции. Здесь много неоформленного, смутного, нерешенного. Замыслы, поиски, порывы, обещания преобладают над результатами. Поэты не всегда находят точные и ясные образы для выражения переполняющих их чувств; они многословны, порой крикливы и слишком самонадеянны. Воздвигаемые ими постройки нередко оказываются недолговечными, но все же – и по лучшим, сохранившимся на многие годы образцам, и даже по обломкам, интересным теперь лишь историкам, – мы улавливаем грандиозный размах начатой работы, величие и живую красоту этого времени, захватывающие переживания героев и свидетелей тех «десяти дней, которые потрясли мир».